Движение старообрядцев в 17 веке таблица. Различия в Символе веры

Суть преобразований состояла в исправлении и унификации церковных книг и богослужебных обрядов в соответствии с современными им греческими канонами, что, в свою очередь диктовалось расширением связей с греческим Востоком.

Церковные реформы

В конце 1640-х годов в Москве сложился кружок «ревнителей древнего благочествия». В него вошли видные церковные деятели и светские лица: духовник царя Стефан Вонифатьев, протопоп Казанского собора на Красной площади Иван Неронов, архимандрит Новоспасского монастыря, будущий патриарх, Никон, окольничий Ф.М. Ртищев. Наиболее заметным из провинциальных «ревнителей» был из Юрьевца Поволжского. Царь Алексей Михайлович явно благоволил кружку. Целью его программы стало введение богослужебного единообразия, исправление ошибок и разночтений в церковных книгах, а также упрочение нравственных устоев духовенства.

Первые попытки реформ были предприняты тогда же в 1640-е годы. Но к концу 40-х кружок потерял былое единомыслие. Одни «ревнители» (Иван Неронов, Аввакум) выступали за правку книг по древнерусским рукописям, другие (Вонифатьев, Никон, Ртищев), стояли за обращение к греческим образцам и уставам. По сути это был спор о месте России в православном мире. Никон полагал, что Россия для осуществления своей мировой миссии должна усвоить ценности греческой православной культуры. Аввакум считал, что Россия - не нуждается во внешних заимствованиях. В итоге победила точка зрения Никона, ставшего в 1652 году патриархом. Тогда же начал он свою реформу, призванную ликвидировать расхождения в обрядах восточной и Русской церквей. Это было важно еще и в связи с начавшейся борьбой с Речью Посполитой за присоединение Украины.

Изменения затронули обрядовую сторону богослужения: теперь вместо шестнадцати поклонов нужно было класть четыре; креститься не двумя, а тремя перстами (тех, кто отказывался это делать, с 1656 года отлучали от церкви); совершать крестные ходы не по солнцу, а против солнца; возглашать во время службы «аллилуйя» не дважды, а трижды и т.д. С 1654 года стали изыматься иконы, написанные на «фряжский», то есть иностранный манер.

Также началась масштабная «книжная справа». В церковный обиход был введен новый Служебник, в основу которого было положено греческое издание 1602 года. Это вызвало множество разночтений с русскими богослужебными книгами. Таким образом, исправление книг, совершавшееся по новогреческим образцам, на практике не учитывало не только древнерусскую рукописную традицию, но и древние греческие рукописи.

Подобные изменения воспринимались многими верующими как посягательство на чистоту православия и вызывали протест, что приводило к расколу церкви и общества.

Раскол

Официально раскол как религиозно-общественное движение существовал с принятия собором 1667 года решения об осуждении и отлучении приверженцев старых обрядов - старообрядцев - как людей, отказывавшихся повиноваться авторитету официальной церкви. Фактически же он появился с начала реформ Никона.

Историки по-разному определяют причины, содержание и значение этого явления. Одни рассматривают раскол как исключительно церковное движение, отстаивающее «старину», другие видят в нем сложное социокультурное явление в форме церковного протеста.

Старообрядцы включали представителей разных групп населения: белого и черного духовенства, боярства, посадских людей, стрельцов, казачества, крестьянства. По разным оценкам, в раскол ушло от одной четверти до одной трети населения.

Лидеры раскола

Крупнейшим представителем раннего старообрядчества был протопоп Аввакум Петров. Он стал практически первым противником никоновской реформы. В 1653 году он был отправлен в сибирскую ссылку, где претерпел жестокие лишения и страдания за веру. В 1664 году вернулся в Москву, но вскоре был вновь сослан на Север. На Церковном соборе 1666 года он и его сподвижники были расстрижены, преданы анафеме и сосланы в Пустозерск. Место ссылки стало идейным центром старообрядчества, откуда послания пустозерских старцев рассылались по всей России. В 1682 году Аввакум и его соузники были казнены через сожжение в срубе. Взгляды Аввакума нашли отражение в его произведениях: «Книге бесед», «Книге толкований и нравоучений», «Книге обличений», автобиографическом «Житии».

Во второй половине XVII века появился целый ряд ярких расколоучителей - Спиридон Потемкин, Иван Неронов, Лазарь, Епифаний, Никита Пустоясвят и др. Особое место среди них занимали женщины, в первую очередь боярыня . Свой дом в Москве она сделала оплотом старообрядчества. В 1671 году она была заключена в земляную тюрьму, где умерла в 1675 году. Вместе с ней погибла ее сестра Е.П. Урусова и Мария Данилова.

Крупнейшим протестом против реформ стало . В стекались противники Никона, вместе с монахами в течение восьми лет сражавшиеся с царскими войсками.

Идеология раскола

Идеологической основой старообрядчества стали учение о «Третьем Риме» и «Повесть о Белом Клобуке», осужденная собором 1666-1667 годов. Так как реформа Никона уничтожила истинное православие, Третий Рим, то есть Москва, оказался на грани гибели, прихода Антихриста и конца света. Апокалиптические настроения занимали важное место в раннем старообрядчестве. Поднимался вопрос о дате конца света. Появилось несколько толкований о приходе Антихриста: по одним он уже пришел в мир в лице Никона, по другим Никон был только его предтечей, по третьим в мире уже существует «мысленный» Антихрист. Если же Третий Рим пал, а четвертому не бывать, то значит, священная история окончилась, мир оказался богооставленным, поэтому сторонникам старой веры должно уходить из мира, бежать в «пустыню». Местами, куда бежали раскольники, стали район Керженца Нижегородского края, Пошехонье, Поморье, Стародубье, Приуралье, Зауралье, Дон.

Важное значение придавали староверы сохранению незыблемости обрядов не только в их содержании, но и форме. Нововведения Никона, считали они, разрушали канон, а значит, и саму веру. Также раскольники не признавали священства русской церкви, которая, по их мнению, лишилась благодати. Но при этом старообрядцы не сомневались в божественности царской власти и надеялись на то, что царь образумится.

Староверы отстаивали традиционную систему культурных ценностей, противясь распространению светского образования и культуры. Так, например, Аввакум отрицал науки, крайне негативно отзывался о новых веяниях в живописи.

Таким образом, сохранение национальной традиции в духе старообрядчества было чревато для его приверженцев духовным консерватизмом и отрывом от культурного прогресса.

Практика самосожжений

Широкие эсхатологические настроения в среде староверов приводили многих к крайней форме отрицания мира, в котором воцарился Антихрист - а именно к уходу из него через самосожжение. Множество «гарей» совершалось в ответ на гонения властей. К концу XVII века таким образом погибли более 20 тысяч человек. Протопоп Аввакум считал «огненное крещение» путем к очищению и вечному блаженству. Некоторые расколоучители были против практики «гарей», как, например, инок Евфросин. Но в последние десятилетия XVII века возобладал взгляд Аввакума.

Раздел старообрядчества

В конце XVII века произошло разделение старообрядцев на поповцев, признававших институт священства и принимавших к себе раскаявшихся иереев православной церкви, и беспоповцев, отрицавших существующую церковную иерархию и сохранивших из таинств только крещение и исповедь. Два данных течения, в свою очередь, дали начало многим толкам и согласиям, определившим развитие старообрядчества в XVIII-XIX веках.

Раскол русской церкви в XVII веке - поистине трагическая страница истории нашей страны. Последствия раскола не изжиты до сих пор.

Федеральное агентство по образованию
Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования
“Российский государственный профессионально-педагогический университет”
Кафедра Истории России

Реферат
по дисциплине отечественная история на тему
«Раскол русской православной церкви в XVII веке. Движение старообрядцев.»

Исполнитель:
Студент гр.ЗКТ-112 Зомарев А.Г.
Руководитель:
Профессор Захаровский Л.В.

Екатеринбург 2013

Введение………………………………………………………… ……………..3
Церковь накануне раскола…………………………………………....... .........5
Патриарх Никон…………………………………………………...... ...............8
Церковная реформа, расколовшая русское общество: сущность и
значение. Сопротивление старообрядцев. …………………..…………….11
Заключение…………………………………………………… ….…...……...15
Список использованной литературы……………………………………..... 18
Приложение 1…………………………………………………….…………..19

Введение
Любое тяжёлое для России время, так или иначе, сказывалось на положении Церкви. Смутное время, одно из самых тяжелых времён в истории страны, естественно также не могло не сказаться и на ее положении. Брожение в умах, вызванное Смутным временем, привело к расколу общества, что закончилось расколом Церкви.
Церковный раскол стал одним из самых существенных явлений в истории российской духовной культуры XVII в. Как широкое религиозное движение он зародился после собора 1666-1667 гг., наложившего клятвы на противников греческих обрядов, введенных в практику русского богослужения, и запретившего использование литургических книг, отпечатанных до начала систематического исправления богослужебных текстов по греческому образцу. Однако истоки его восходят к более раннему времени, к периоду патриаршества Никона. Вскоре после возведения в сан (1652) патриарх провел церковную реформу, которая, по общему мнению исследователей, сразу же вызвала резкий протест ревнителей старины. Первоначально недовольство исходило от узкого круга лиц, многие из которых прежде были единомышленниками Никона. Самыми видными фигурами среди них были протопопы Иван Неронов и Аввакум Петров. В первые годы правления Алексея Михайловича они вместе с Никоном входили в «кружок ревнителей благочестия», возглавлявшийся царским духовником протопопом Благовещенского собора в Кремле Стефаном Вонифатьевым, и оказывали заметное влияние на церковную политику. Однако реформа, начатая Никоном, превратила бывших друзей в непримиримых врагов. Н.Ф. Каптерев назвал это «разрывом лиц, решительно разошедшихся между собою во взглядах и убеждениях».
В переломные моменты Российской истории принято искать корни происходящего в ее далеком прошлом. Поэтому обращение к таким периодам как период церковного раскола представляется особенно важным и актуальным.
При написании данной работы я поставила перед собой цель рассмотреть события, произошедшие в духовной сфере жизни нашей страны в середине XVII века, именуемые «церковным расколом», а также определить, какое влияние оказал церковный раскол на дальнейшее развитие Российского государства в целом.
Для достижения поставленной цели необходимо рассмотреть положение Русской Православной церкви накануне раскола. Определить, что собой представляла личность главного реформатора – патриарха Никона. Нужно раскрыть непосредственное содержание церковных реформ XVII века, а также их значение.

Церковь накануне раскола.
Уже после реформы церкви в середине XVII столетия в старообрядческих апологических сочинениях сильно идеализировалась «дониконовская» русская церковная старина. Между тем Смута, которая привела в сокрушительный упадок все сферы русской жизни, больно ударила и по церкви. Вернее, послужила как бы мощным тараном, углубившим все трещины и порвавшим все натяжения, возникшие в ней ранее, еще в XV и XVI веках.
Можно даже поставить вопрос об упадке церкви накануне ее реформы, о тягостных и застарелых болезнях, которые требовали немедленного и радикального лечения. Об этом говорят единодушно и русские челобитные о церковных неправдах и нестроениях, и иностранные свидетельства.
Иностранцы за два столетия оставили более пятидесяти сочинений, многие из которых посвящены исключительно религиозному быту русских. Конечно, авторы этих записок, по большей части протестанты или католики, не могли увидеть веру русских изнутри, вполне понять те идеалы, которые одушевляли русских подвижников и святых, те взлеты духа, которые они большей части протестанты или католики, не могли увидеть веру русских изнутри, вполне понять те идеалы, которые одушевляли русских подвижников и святых, те взлеты духа, которые они переживали. Но зато, бессильные описать, так сказать бытие, иностранцы постоянно наблюдали религиозный быт, и не святых, а обычных людей XVI – XVII веков. В описаниях этого быта, порой точных и красочных, фиксирующих точное и характерное, а порой явно предвзятых и недоброжелательных “русофобских”, можно почерпнуть немало интересного о Святой Руси последних веков ее существования. 1 В то же время эти свидетельства проливают свет и на отношение русских к инославию и иноверию.
Особняком стоят записки и мемуары путешественников с православного Востока, дающие представление и о собственно религиозной жизни России на исходе средневековья. Начнем с богослужения. В его состав входит чтение и пение. И то и другое в описываемое время находилось в приходских, городских и сельских церквах в крайне плачевном положении. Еще Адам Клеменс в середине XVI века заметил, что в церквах у нас читали так быстро, что даже тот, кто читал, ничего не понимал. Вармунд во второй половине XVII века подтверждает это. Между тем прихожане вменяли в заслугу священнику, если он мог прочитать несколько молитв, не переводя духа, и кто опережал других в этом деле, тот считался лучшим.
Службу старались как можно больше сократить за счет так называемого многоголосия. Одновременно священник читал молитву, чтец – псалом, дьякон – послание и т.д. Читали в три – четыре и даже пять – шесть голосов сразу. В результате служба убыстрялась, но понять в ней что-нибудь было невозможно, поэтому, по свидетельству того же Клеменса, присутствующие в храме не обращали внимания на чтение и позволяли себе в это время шутить и разговаривать, тогда как в остальное время богослужения они сохраняли величайшую скромность и набожность. 2
Наше церковное пение не нравилось иностранцам. Даже крайне доброжелательный к русским и склонный хвалить почти все их церковные установления архидьякон Павел Алеппский, рассказывая о пении, меняет тон речи. По его словам, наши протодьяконы и дьяконы произносили ектении, а священники молитвы низким и резким голосом. Когда Павел, освоив русский язык, прочел однажды в присутствии царя славянскую ектению высоким голосом, то Алексей Михайлович выразил удовольствие. Но Павел Алеппский делает различие между пением собственно в России и Малороссии. В последней, по его словам, была заметна любовь к пению и знание музыкальных правил. «А московиты, не зная музыки, пели наудачу; им нравился низкий, грубый и протяжный голос, который неприятно поражал слух; они даже порицали высокоголосное пение и укоряли этим пением малороссов, которые, по их словам подражали полякам» 3 . Из описания путешествия Павла видно, что на Украине в церковном пении принимали участие все присутствующие в храме; особенно воодушевляли чистые и звонкие голоса детей.
В нашей церковной практике была еще одна несообразность, удивлявшая иностранцев, против которой восставали многие пастыри церкви. У нас существовал обычай, согласно которому каждый присутствующий на службе молился своей иконе. Между тем этот обычай вел к большой неблагопристойности при богослужении: присутствующие в церкви заняты были не столько общим церковным пением и чтением, сколько своими частными молитвами, которые каждый обращал к собственной иконе, так что во время богослужения все собрание молящихся представляло собой толпу лиц, обращенных в разные стороны. Наступала минута большого входа, тогда все устремляли свои взоры на Св. Дары и повергались перед ними ниц, но после того, как Дары ставились на престол и царские врата закрывались, опять каждый начинал смотреть врозь, каждый обращался к своей иконе и твердил свою простую молитву: «Господи, помилуй!» Сам царь в этом случае следовал общему правилу. Таково свидетельство Майерберга, которое вполне подтверждается Колинсом. Последний говорит, что в известные моменты службы русские разговаривали о делах, а царь Алексей Михайлович почти всегда занимался делами в церкви, где он бывал окружен боярами. 4
Все эти особенности религиозного быта русских привели к тому, что в XVII веке на Западе даже была защищена диссертация на тему: «Являются ли русские христианами?» И хотя автор ее не давал утвердительный ответ, уже само появление вопроса, вынесенного в заглавие, о чем-то говорит…

Патриарх Никон.
Никон (до пострижения в монахи - Никита Минов) родился в 1605 г. в Нижегородском уезде в семье крестьянина. Богато одаренный от природы энергией, умом, прекрасной памятью и восприимчивостью, Никон рано, с помощью сельского священника, овладел грамотой, профессиональными знаниями служителя церкви и уже в 20 лет стал священником в своем селе. В 1635 г. он постригся в монахи в Соловецком монастыре и был назначен в 1643 г. игуменом Кожеозерского монастыря. В 1646 г. Никон по делам монастыря оказался в Москве, где и встретился с царем Алексеем. Он произвел самое благоприятное впечатление на царя и потому получил место архимандрита влиятельного столичного Новоспасского монастыря. Новоиспеченный архимандрит сблизился со Стефаном Вонифатьевым и другими столичными ревнителями благочестия, вошел в их кружок, неоднократно беседовал о вере и обрядах с иерусалимским патриархом Паисием (когда тот находился в Москве) и стал активным церковным деятелем. Перед царем он выступал чаще всего в качестве ходатая за бедных, обездоленных или невинно осужденных, и завоевал его расположение и доверие. Став в 1648 г. по рекомендации царя новгородским митрополитом, Никон проявил себя как решительный и энергичный владыка, и ревностный поборник благочестия. 5 Царю Алексею Михайловичу импонировало и то, что Никон отошел от точки зрения провинциальных ревнителей благочестия на церковную реформу и стал сторонником плана преобразования церковной жизни России по греческому образцу.
Выбор царя пал на Никона, и этот выбор поддержал царский духовник Стефан Вонифатьев. Казанский митрополит Корнилий и находившиеся в столице ревнители благочестия, не посвященные в планы царя, подали челобитную с предложением избрать в патриархи Стефана Вонифатьева, наиболее влиятельного и авторитетного члена кружка. Реакции царя на челобитную не последовало, а Стефан уклонился от предложения и настойчиво рекомендовал своим единомышленникам кандидатуру Никона. Последний тоже был членом кружка. Поэтому ревнители благочестия в новой челобитной царю высказались за избрание в патриархи Никона, бывшего тогда новгородским митрополитом.
Никон считал себя единственным реальным кандидатом в патриархи. Суть его далеко идущих планов сводилась к тому, чтобы ликвидировать зависимость церковной власти от светской, поставить ее в церковных делах выше царской власти и самому, став патриархом, занять, по меньшей мере, равное с царем положение в управлении Россией. 6
Решительный шаг последовал 25 июля 1652 г., когда церковный собор уже избрал Никона патриархом и царь одобрил результаты выборов. В этот день в кремлевском Успенском соборе для посвящения новоизбранного в патриархи собрались царь, члены царской фамилии, боярская дума и участники церковного собора. Никон появился лишь после посылки к нему ряда делегаций от царя. Никон объявил, что не может принять сан патриарха. Свое согласие он дал только после «моления» царя и присутствовавших в соборе представителей светской и церковной власти. Этим «молением» они, и, прежде всего царь Алексей Михайлович, обязались слушаться Никона во всем, что он будет «возвещать» им о «догматах божиих и о правилах», слушаться его «яко начальника в пастыря и отца краснейшаго». Этот акт существенно поднял престиж нового патриарха.
Светская власть приняла условия Никона потому, что считала эту меру полезной для проведения церковной реформы, а самого патриарха - надежным сторонником плана реформы. Более того, ради решения первоочередных внешнеполитических задач (воссоединение с Украиной, война с Речью Посполитой), чему должна была содействовать церковная реформа, светская власть пошла на новые уступки. Царь отказался от вмешательства в действия патриарха, затрагивавшие церковно-обрядовую сферу. Он допустил также участие Никона в решении всех интересовавших патриарха внутриполитических и внешнеполитических дел, признал Никона своим другом, и стал именовать его великим государем, то есть, как бы пожаловал ему титул, который из прежних патриархов имел только Филарет Романов. В итоге возник тесный союз светской и церковной властей в форме «премудрой двоицы», то есть царя и патриарха.
Патриарх Никон вскоре после своего избрания стал самовластным владыкой русской церкви. Он начал с устранения вмешательства в церковные дела своих прежних единомышленников по кружку ревнителей благочестия. Никон даже велел не допускать к себе протопопов Ивана Неронова, Аввакума, Даниила и других. Их жалобы не поддержали ни царь, ни Стефан Вонифатьев, ни Ф. М. Ртищев, которые уклонялись от вмешательства в действия патриарха.
Уже в конце 1652 г. некоторые из настоятелей монастырей, чтобы угодить Никону, стали раболепно именовать его великим государем. Их примеру последовали архиереи. В 50-х годах XVII в. благодаря энергичной и решительной деятельности Никона был осуществлен комплекс мер, которые определили содержание и характер церковной реформы.

Церковная реформа, расколовшая русское общество: сущность и значение. Сопротивление старообрядцев.
Первоначально Никон повелел креститься тремя перстами («сими тремя персты подобает всякому православному христианину изображать на лице своем крестное знамение; а кто крестится двумя перстами – тот проклят!»), повторять возглас «Аллилуйя» три раза, служить литургию на пяти просфорах, писать имя Иисус, а не Иисус. Собор 1654 г. (после принятия Украины под власть Алексея Михайловича) оказался «коренным переворотом» в русской православной жизни – он одобрил новшества и внес изменения в богослужение. Константинопольский патриарх и другие восточные православные патриархи (Иерусалимский, Александрийский, Антиохийский) благословили начинания Никона. Имея поддержку царя, даровавшего ему титул «великого государя», Никон вел дело торопливо, самовластно и круто, требуя немедленного отказа от старых обрядов и точного исполнения новых. Старорусские обряды предавались осмеянию с неуместной запальчивостью и резкостью; грекофильство Никона не знало предела. Но оно имело в основе не преклонение перед эллинистической культурой и византийским наследием, а провинциализм патриарха, выбившегося из простых людей и претендовавшего на роль главы вселенской греческой церкви.
Более того, Никон отвергал научные знания, ненавидел «еллинскую мудрость». Так, патриарх пишет царю: «Христос не учил нас диалектике ни красноречию, потому что ритор и философ не может быть христианином. Аще кто от христиан не истощит от своего помышления всяку премудрость внешнюю и всяку память еллинских философов, не может спастися. Премудрость еллинская мати всем лукавым догматам» 7 .
Широкие народные массы не восприняли столь резкого перехода к новым обычаям. Книги, по которым жили их отцы и деды, всегда считались священными, а теперь - проклятыми?! Сознание русского человека не было подготовлено к подобным переменам, и не понимало сущности и коренных причин проводимой церковной реформы, а им, конечно, никто ничего не удосужился объяснить. Да и возможно ли было какое-либо объяснение, когда священники в деревнях не обладали большой грамотностью, являясь плоть от плоти и кровь от крови такими же крестьянами (вспомним слова новгородского митрополита Геннадия, сказанные им еще в XV в.), а целенаправленная пропаганда новых идей отсутствовала? Поэтому низы встретили нововведения «в штыки». Старые книги частенько не отдавали, прятали их, либо крестьяне бежали с семьями, скрываясь, в леса от никоновых «новин». Иногда старые книги местные прихожане не отдавали, поэтому кое-где применяли силу, происходили драки, заканчивавшиеся не только увечьями или ушибами, но и убийствами.
Усугублению ситуации способствовали ученые «справщики», порой прекрасно знавшие греческий язык, но в недостаточной степени владевшие русским. Вместо грамматического исправления старого текста, они давали новые переводы с греческого языка, незначительно отличавшиеся от старых, усиливая и без того сильное раздражение у крестьянской массы.
Например, вместо «дети» теперь печаталось «отроци»; слово «храм» заменили на слово «церковь», и наоборот; вместо «ходив» - «пешешествовав». Ранее говорили: «Запрещается ти, диаволе, Господь наш Исус Христос, пришедший в мир и вселивыйся в человецех»; в новом варианте: «Запрещает тебе Господь, диаволе, пришедый в мир и вселивыйся в человецех».
Оппозиция Никону сформировалась и при дворе, среди «лютчих людей» (но весьма незначительная, поскольку более чем подавляющая часть староверов «комплектовалась» из простонародья). Так, в некоторой мере олицетворением старообрядчеству стала боярыня Ф.П. Морозова (во многом благодаря знаменитой картине В.И. Сурикова), одна из самых богатых и знатных женщин в русском дворянстве, и ее сестра княгиня Е.П. Урусова. Про царицу Марию Милославскую говорили, что она спасла протопопа Аввакума (по меткому выражению русского историка С.М. Соловьева, «богатырь-протопоп») – одного из наиболее «идейных оппозиционеров» Никону. Даже когда почти все пришли «с повинной» к Никону, Аввакум остался верен себе и решительно отстаивал старину, за что и поплатился жизнью – в 1682 г. его вместе «со союзники» заживо сожгли в срубе (5 июня 1991 г. в родном селе протопопа, в Григорово, состоялось открытие памятника Аввакуму).
Константинопольский патриарх Паисий обратился к Никону со специальным посланием, где, одобряя реформу, проводившуюся на Руси, призывал московского патриарха смягчить меры по отношению к людям, не желающим принимать сейчас «новины». Паисий соглашался на существование в некоторых областях и регионах местных особенностей: «Но если случится, что какая-нибудь церковь будет отличаться от другой порядками, неважными и несущественными для веры; или такими, которые не касаются главных членов веры, а только незначительных подробностей, например, времени совершения литургии или: какими перстами должен благословлять священник и т.п. Это не должно производить никакого разделения, если только сохранится неизменно одна и та же вера» 8 .
Однако в Константинополе не понимали одну из характерных черт русского человека: если запрещать (либо разрешать) – обязательно всё и вся; принцип «золотой середины» правители судеб в истории нашей страны находили очень и очень редко…
Организатор реформы, Никон, недолго пробыл на патриаршем престоле – в декабре 1666 г. его лишили высочайшего духовного сана (вместо него поставили «тихого и незначительного» Иоасафа II , находившегося под контролем царя, т.е. светской власти). Причиной тому являлась крайняя амбициозность Никона: «Видишь ли, государь, - обращались к Алексею Михайловичу недовольные самовластием патриарха, - что он возлюбил стоять высоко и ездить широко. Управляет этот патриарх вместо Евангелия бердышами, вместо креста – топорками». Светская власть одержала победу над духовной. 9
Староверы подумали, что возвращается их время, но глубоко ошибались – поскольку реформа полностью отвечала интересам государства, она стала проводиться и дальше, под руководством царя.
Собор 1666-1667 гг. завершил торжество никониан и грекофилов. Собор отменил решения Стоглавого собора, признав, что Макарий с иными московскими иерархами «мудрствовал невежеством своим безрассудно». Именно собор 1666-1667 гг. положило начало русскому расколу. Отныне все несогласные с введением новых деталей исполнения обрядов подлежали отлучению от церкви. Преданные анафеме ревнители старого московского благочестия получили название раскольников, или староверов и подверглись жестоким репрессиям со стороны властей. 10
«Церковный раскол, произошедший в 1667 г., имел огромное значение в духовной жизни Российского государства, так как коснулся одной из главных его составляющих - церкви. Общество раскололось надвое. Одни приветствовали реформы Никона, другие были не в состоянии реально обдумать их, они слепо верили в правильность старых обрядов и малейшее отступление от них казалось им богохульством. Люди запутались, не могли отличить, что допустимо, а что действительно нарушает древние догматы.» 11 Они обращались за объяснением к своим духовным отцам – священникам, которые в свою очередь не могли объяснить суть происходящего, так как не понимали стремительного хода реформ и оказывались в числе решительных противников изменений. «Часть населения смирилась с произошедшими изменениями, но остальные, будучи не в силах смириться, начали решительную борьбу. Староверов сжигали в срубах, мучили в темницах, но не смогли сломить их воли и заставить их отступить от своей веры.» 12 Староверы не смогли выиграть эту битву и им пришлось уйти.

Заключение
Непосредственным поводом для Раскола послужила книжная реформа, но причины, настоящие, серьезные, лежали гораздо глубже, коренясь в основах русского религиозного самосознания.
Религиозная жизнь Руси никогда не застаивалась. Обилие живого церковного опыта позволяло благополучно решать самые сложные вопросы в духовной области. Наиболее важными из них общество безоговорочно признавало соблюдение исторической преемственности народной жизни и духовной индивидуальности России, с одной стороны, а с другой - хранение чистоты вероучения независимо ни от каких особенностей времени и местных обычаев. Незаменимую роль в этом деле играла богослужебная и вероучительная литература. Церковные книги из века в век являлись той незыблемой материальной скрепой, которая позволяла обеспечить непрерывность духовной традиции. Поэтому неудивительно, что по мере оформления единого централизованного Русского государства вопрос о состоянии книгоиздания и пользования духовной литературой превращался в важнейший вопрос церковной и государственной политики.
Не удивительно, что, стремясь к унификации русской церковной богослужебной сферы, и полному равенству с восточной Церковью, патриарх Никон решительно взялся за исправление богослужебных книг по греческим образцам. Это-то и вызвало наибольший резонанс. Русские люди не хотели признавать «нововведения», происходившие от греков. Изменения и дополнения, внесенные переписчиками в богослужебные книги, и обряды, доставшиеся им по наследству от предков, настолько укоренились в сознании людей, что принимались уже за истинную и священную правду.
Нелегко было проводить реформу в условиях сопротивления большой части населения. Но дело осложнилось, главным образом, тем, что Никон использовал церковную реформу, в первую очередь, для усиления собственной власти. Это также послужило причиной для возникновения его ярых противников и раскола общества на два враждующих лагеря.
Для устранения поднявшейся в стране смуты, был созван Собор (1666-1667 годов). Этот собор осудил Никона, но признал–таки его реформы. Значит, не таким уж патриарх был грешником и предателем, каким старались его выставить старообрядцы.
Тот же Собор 1666-1667 гг. вызвал на свои заседания главных распространителей Раскола, подверг их "мудрствования" испытанию и проклял как чуждые духовного разума и здравого смысла. Некоторые раскольники подчинились материнским увещеваниям Церкви и принесли покаяние в своих заблуждениях. Другие - остались непримиримыми.
Таким образом, религиозный Раскол в русском обществе стал фактом. Определение собора, в 1667 году положившего клятву на тех, кто из-за приверженности неисправленным книгам и мнимо-старым обычаям является противником Церкви, решитель
и т.д.................

Обещаем, что скоро мы опубликуем похожую публикацию, а пока – настоятельно рекомендуем прочитать этот текст!

Николай Усков: Невидимая Россия

Эта страна совершенно не похожа на ту, которую мы привыкли видеть - неухоженную, крепко пьющую и пресмыкающуюся перед начальством. Она словно другое измерение русской истории. Официальная историография изображала эту страну реликтом темного прошлого, но она парадоксальным образом ушла далеко вперед. Николай Усков продолжает публиковать свои историко-публицистические очерки. Нынешний посвящен раскольникам.

Сергей Ефошкин «На улицах старой Москвы. XVIII век»

Считается, что после реформ Петра Великого Россия раскололась на два народа: просвещенное европеизированное дворянство и всех остальных, сохранивших бороду, традиционный русский костюм и привычки старины. Благородное сословие, усвоившее со времен Елизаветы Петровны привычку изъясняться по-французски, говорило по-русски с характерным акцентом, слегка в нос и картавя, так, cловно было в своем отечестве иностранцем. «Различия между людьми в этой стране столь резки, - пишет маркиз де Кюстин в 1839 году, - что кажется, будто крестьянин и помещик не выросли на одной и той же земле. У крепостного - свое Отечество, у барина - свое. Знать по образованности своей словно предназначена жить в иных краях; а крестьянин невежественен и дик».

Образованный русский человек и сегодня говорит о «народе» так, будто сам к нему не принадлежит. Этот взгляд - словно со стороны, точнее, свысока - образованный русский человек несомненно унаследовал от дворянства. Русская интеллигенция XIX - начала XX века даже картавила на манер знати. Картавость - это вовсе не «человечинка» в гранитном образе Ленина, а привычка его класса, как приверженность вождя костюму-тройке и енотовой шубе, унаследованной от отца-генерала.

Послепетровский раскол не последний в русской истории. В советское время его на свой лад продолжат большевики и трудящиеся массы, а затем интеллигенция и народ. Типологически эти расколы похожи. Их инициатором была власть, которая резко проводила черту между старым и новым, деятельным авангардом общественных перемен и нуждающимся в руководстве отсталым народом. В сущности первый такой раскол страны произошел в 1565 году, когда Иван Грозный поделил Московию на опричнину и земщину. Как и последующие социальные эксперименты, опричнина и земщина вовсе не воспроизводили границы существующих общественных классов, но учреждали новые по принципу близости-удаленности от верховной власти. Что опричники, что «птенцы гнезда Петрова», что большевики почитались носителями единственно правильных ценностей, которые полагалось насаждать среди простецов, не считаясь ни с чем.

Мы, разумеется, не знаем, во что бы вылилась опричнина, сохрани ее Иван Васильевич, но петровская европеизация привела к длительному сосуществованию внутри одной страны двух народов. Когда драматизм преобразований миновал, эти общности условно стали именовать собственно народом и просвещенным классом, в котором петровская аристократия уже отнюдь не солировала. Ровно то же произойдет с большевиками и трудящимися массами. В пору заката советского режима они мутируют в интеллигенцию и народ. И так же, как дореволюционная интеллигенция - прямая наследница петровской аристократии - возглавит «освободительное» движение в Российской империи, так и в недрах советской интеллигенции сложится мощное реформаторское течение, которое одержит верх в революции 1991 года.

Правда, взгляд на «народ» как пассивный объект истории новые власти сохранят и в том, и в другом случае. Просвещенный авангард лучше знает, что нужно народу, который просто еще не разобрался, но со временем обязательно поймет, в чем именно заключается его счастье. Пока же придется потерпеть. Так наша история снова и снова возвращается на круги своя, в какие бы платья ни рядились те, кто ее делают.

Значит ли это - повторю вопрос, волнующий меня в этой главе, - что так называемый народ действительно не способен быть субъектом собственной истории и обречен вечно служить материалом, из которого лепят то империю, то «первое в мире социалистическое государство», то демократию, то православный «уралвагонзавод»?

Отнюдь, хотя стараниями официальной историографии такое мнение и должно было сложиться. Мы видели на примере Господина Великого Новгорода, как миф об Александре Невском катком утрамбовал память о реальной альтернативе Московскому княжеству. Русская история должна была стать рассказом о вождях, которые противостояли внешним и внутренним врагам в борьбе «за само существование Русской земли». Так было, так есть и так будет, убеждали нас идеологи власти. Точно так же русский народ был, есть и будет стадом, увлекаемым прогрессивным меньшинством вперед, к европейскому величию, коммунизму, демократии или «русской весне». Этот авангард объединен вокруг вождя или некоего сокровенного знания о том, в чем именно заключается народное счастье.

Тем не менее в русской истории был другой раскол, который инициировала не власть, а сам народ, поставивший себя в многовековую конфронтацию с правительством. Речь идет о староверии. Оно заявило о себе уже в 1653 году, сразу после запрета патриархом Никоном двуперстия. Собор 1666–1667 годов анафематствовал всех несогласных с реформой церкви и грозил им наряду с духовными наказаниями разными «телесными озлоблениями». Раскольников будут бить кнутом, морить голодом, лишать языка, сжигать и прочее. Указ царевны Софьи 1685 года предписывал пытать раскольников, заставляя отречься от своих заблуждений. Если они «в том стоять упорно же, а покорения святой церкви не принесут», то «по троекратному у казни вопросу, будет не покорится, сжечь». Тех же, кто примет православие таким вот способом, а затем вернется к своим заблуждениям, указ предписывал «казнить смертию без испытания», то есть сразу, не тратя время на новые пытки.

В ходе противоборства староверов с никонианами и их государством народ не только проявил себя субъектом собственной истории, но обнаружил немалое упрямство и недюжинный талант к самоорганизации. В конечном итоге отколовшиеся от власти староверы даже сумели эффективно соперничать с левиафаном русского государства, предложив вполне привлекательную альтернативу его неповоротливому величию.

Однако на картине русской истории для массового пользования раскольников изображали исключительно узколобыми мракобесами, которые устраивали акты коллективного самосожжения из-за «ерундовых» разночтений в обрядах. Двуперстие, написание имени Исус через одно «и», служение литургии на семи, а не на пяти просфорах, хождение посолонь, то есть по солнцу или от левой руки к правой, двоение, а не троение возгласа «аллилуйя» и т. д. - разве из-за этого стоило вообще спорить, а уж тем более идти на костер, в яму, на каторгу или устраивать акты коллективного самосожжения?

Раскольник в официальной русской истории - мрачный фанатик, какой-то реликт Средневековья, о котором неловко вспоминать на фоне превращения лапотной Московии в европейскую империю. О нем и не вспоминали, предпочитая оставлять в допетровской Руси с ее мракобесием и косностью. Боярыня Морозова с полотна Сурикова - иссушенная женщина, со стервозными тонкими губами, с глазами, распахнутыми в бредовое никуда, с воздетым к небу двуперстием - снова и снова уезжала от нас, прикованная к своим саням, в дремучее прошлое страны. Оно было дико и страшно.

В эту упрощенную картину как-то не вписываются старообрядцы Иван Морозов и Сергей Щукин, которые на рубеже XIX–XX веков собрали обширнейшие коллекции французских импрессионистов, Иван Сытин, крупнейший книгоиздатель России, Павел Третьяков, основатель главной московской галереи современного ему русского искусства, Константин Станиславский, создатель МХТ и родоначальник нового сценического метода, который до сих пор изучают в Голливуде, выдающийся врач Сергей Боткин, десятки других успешных предпринимателей, меценатов, общественных деятелей, коллекционеров. Русский капитализм и русский Серебряный век - прощальный расцвет уходящей России - невозможно представить себе без старообрядцев. Как соотносятся мрачные средневековые фанатики с предприимчивыми капиталистами и прогрессивным искусством? Официальная историография просто игнорировала этот факт, считая конфессиональную принадлежность новых героев русской истории малосущественной деталью их биографии. Так ли это? Тогда почему среди деятелей первого русского капитализма представители господствующей конфессии - большая редкость?

* * *

Атмосфера, в которой рождалось староверие, не сулила ничего прекрасного. Вот что пишет протопоп Аввакум, один из первых и самых пламенных учителей раскола, о своих мытарствах еще до назначения Никона патриархом, так сказать сцены из провинциальной русской жизни середины XVII века. В селе Лопатищи некий «начальник», вероятно, светский чин, отнял у вдовы дочь, «сиротину». Аввакум, бывший там священником, вступился. «И он, презрев моление наше, воздвиг на меня бурю, и у церкви, пришед на меня сонмом, меня задавили. И аз лежал в забыти полчаса и больше… потом… бил и волочил меня за ноги по земле в ризах… Во ино время… прибежав ко мне в дом, бив меня, и у руки, яко пес, отгрыз персты».

А вот про плаванье с боярином Шереметевым по Волге. Тот велел Аввакуму «благословить сына своего, бритобратца», то есть бреющего бороду, что на Руси тогда воспринимали как признак половой распущенности. Надо сказать, что сын боярина, Матвей Шереметьев, был фаворитом царя Алексея Михайловича, человеком весьма уважаемым, к тому же стольником. Но Аввакум отказался благословлять, «видя любодейный образ» молодого человека, и боярин велел скинуть священника в Волгу. Аввакум выплыл, но, едва вернувшись домой, оказался в осаде от того самого «начальника», отгрызшего ему пальцы: «Приехав ко двору моему, стрелял из луков и ис пищалей с приступом».

Вскоре Аввакума назначили в Юрьев-Повольской протопопом. Там его проповеди не пришлись по вкусу местному населению, и однажды Аввакума вытащили на улицу - «человек с тысящу и с полторы их было » - и «били батожьем и топтали. И бабы были с рычагами, грех ради моих убили замертва и бросили под избной угол ». Протопопа на силу отбил воевода, выставив у его дома охрану. Но народ все равно собрался. «Наипаче же попы и бабы, которых унимал от блудни, вопят: «Убить вора, блядина сына, да и тело собакам в ров кинем! » И так далее и тому подобное.

То ли нрав у Аввакума был склочный, то ли страна была такая. Думаю, справедливы оба предположения. Так или иначе уже накануне раскола появляется тот тип нового русского человека, который не подстраивается под окружающую реальность, не меняет свой окрас ради выгоды, а открыто борется с «неправдами», бесстрашно встречает ярость среды. К кружку таких новых русских людей - их называют в историографии «ревнителями благочестия» или «боголюбцами» - принадлежали и Аввакум, и Никон, простой крестьянин-мордовин, поднявшийся до патриарха всея Руси и «собинного друга» Алексея Михайловича. Царь называл его даже «великим солнцем сияющим».

Однако Никон, едва избранный патриархом, отойдет от своих прежних друзей, которые теперь все станут отцами староверия. И тут мы увидим уже сцены из столичной русской жизни середины XVII века. Одного епископа патриарх лично избил на соборе, сорвал с него мантию, сослал и якобы «огнем зажег », других отправил по отдаленным монастырям, третьих, как Аввакума, посадил на цепь в яму. Протопоп рассказывает о последовавших унижениях: «За волосы дерут, и под бока толкают, и за чеп трогают, и в глаза плюют». Причем творит эти насилия не солдатня какая-то, а архимандрит и братия, в яме у которых священник сидел. Не все сносили поношения спокойно. Один поп из староверов во время насильственного расстрижения плевался в глаза Никону прямо через алтарь и запустил ему в лицо своей рубашкой. Аввакум описывает эту сцену с нескрываемым удовольствием. «Чудно!» - восклицает он. Дерзкого попа заковали в цепи и потащили по улицам, избивая «метлами и шелепами», пока не бросили «нагого» в темницу.

А вот как сам патриарх Никон действует против неугодной ему манеры старорусского иконописания. По домам был устроен обыск, у отобранных икон выкалывали глаза и в таком виде носили их по городу. Вскоре на одном из богослужений патриарх объявил об отлучении всех, кто будет писать или держать у себя неправильные иконы. Свои слова он подкрепил тем, что бросал образа о железный пол с такою силою, что они разлетались в щепки. Но и этого было мало - Никон потребовал сжечь неисправные иконы. Даже царь Алексей Михайлович вступился, робко предложив образа не жечь, а зарыть в землю.

Аввакум, обращаясь к никонианам, так комментирует новую манеру иконописания: «А вы ныне… пишите таковых же, якоже вы сами: толстобрюхих, толсторожих и ноги и руки яко стульцы. И у каждого святого… выправили вы у них морщины… Все говорите, как продавать, как куповать, как есть, как пить, как баб блудить, как робят в алтаре за афедрон хватать (то есть за задний проход)… Собаки, бляди, митрополиты, архиепископы, никонияна, воры, прелагатаи, другия немцы русския». А это уже ученый диспут Аввакума с вселенскими патриархами на соборе 1666–1667 годов, так сказать, в реальном времени: «Да толкать и бить меня стали; и патриархи сами на меня бросились грудою, человек их с сорок… Все кричат, что татаровя».

Такой предстает Русь во времена реформы церкви: толкающаяся, дерущаяся, ругающаяся, сжигающая, плюющаяся, выкалывающая глаза иконам, проклинающая, матерящаяся. Уже это свидетельствует, что разгоревшийся конфликт между староверами и никонианами не был, да и не мог быть кабинетным спором богословов, сверяющих в тиши своих келий одни книги с другими. Это столкновение темпераментов, характеров, природная грубость которых была лишь слегка тронута христианской фразеологией и образностью.

Раскол - вопрос прежде всего силы. Кто кого - власть с ее кнутом, дыбой, раскаленным железом и казнями или староверы с их несгибаемым упорством. И в этом смысле симптоматично, что заклятые враги - Никон и Аввакум - изначально принадлежали одному кружку, были страстными и неуютными людьми своего времени. Они и кончат похоже. Никон будет лишен сана, расстрижен и отправлен в ссылку. Аввакум расстрижен и пройдет долгий путь мытарств в изгнании, по тюрьмам и в ямах. «Я-таки, что собака, так и ем, - пишет он, - Не умывался веть… Щелка на стене была, - собачка ко мне по вся дни приходила, да поглядит на меня… Я со своею собачкою поговаривал; а человецы далече окрест меня ходят и поглядеть на тюрьму не смеют. Мышей много у меня было, я их скуфьею бил… блох да вшей было много… Тошнее мне было земляные тюрьмы; где сижу и ем, тут и ветхая вся - срание и сцанье; прокурить откутают, да и опять задушат». Аввакум - первый заключенный в русской истории, которому в 1666 году велели «чернил и бумаги» не давать. Он же, по-видимому, и первый диссидент, которого власть приговорит к смерти. Аввакума сожгут в Пустозерске в 1682 году. Он переживет Никона на восемь месяцев.

На стороне староверия был не только «огнепальный» литературный талант русской истории - протопоп Аввакум, - но и сила самопожертвования, которая всегда нравственно выше физической силы, угнетающей, калечащей и убивающей других. «Огнем, да кнутом, да висилицею хотят веру утвердить! Которые-то апостолы научили так? » - вопрошает Аввакум.

Справедливости ради надо отметить, что и по существу вопроса староверы были правы. А никониане - нет. Еще ученые рубежа XIX–XX веков, академик Голубинский и член-корреспондент Каптерев доказали, что староверческая традиция древнее никонианской и восходит к первым контактам Руси с православной византийской церковью, а реформы Никона, наоборот, насаждали новогреческий вариант благочестия, видоизмененный по сравнению с древней традицией.

Реформа церкви была задумана Алексеем Михайловичем и Никоном - этим первым тандемом русской истории, или, как тогда говорили, «премудрой двоицей», - в связи с переменами во внешнеполитическом положении России. Страна долго жила отдельно от другого мира, в том числе православного. Об этом свидетельствует и консервация на Руси старых византийских порядков церковной жизни, относящихся к IX–XI векам. Самоизоляция Руси имела разнообразные причины, но в XV веке к ним добавилась и конфессиональная.

В надежде спасти Константинополь от османского завоевания греческая иерархия в 1439 году приняла на Ферраро-Флорентийском соборе унию с католической церковью. Митрополита Киевского Исидора, представлявшего на соборе русскую церковь, Василий Темный вскоре бросит в тюрьму, откуда, впрочем, тот сбежит в Рим. Неприятие унии с католической церковью содействовало установлению автокефалии Москвы от Константинополя в 1448 году, когда русские сами избрали себе митрополита. С падением же Константинополя в 1453 году Москва вообще осталась единственным православным государством, что вскоре стали трактовать как знамение, дескать, предали греки веру отцов, вот и угодил Цареград в руки безбожных агарян. Другое дело - Москва: она держится древнего благочестия, потому и стоит.

Надо отметить, что унию еще в XV веке отвергли и восточные патриархи, но этот нюанс уже мало что менял в возгордившейся голове московского обывателя. «Твое же великое российское царство, третий Рим, всех превзошло благочестием; ты один во всей вселенной именуешься христианским царем», - обращается к Федору Ивановичу Константинопольский патриарх Иеремия, прибывший в Москву для посвящения первого русского патриарха в 1589 году. Таким образом, политическое самомнение Москвы питалось религиозной самоуверенностью, и наоборот. Вместе они углубляли духовную изоляцию страны не только от вселенских патриархов греческого Востока, но и от епископата Южной Руси, которая входила в состав Речи Посполитой, а в канонических вопросах подчинялась патриарху Константинопольскому.

Положение начало меняться около середины XVII века, когда после многочисленных поражений первой половины столетия правительство Алексея Михайловича стало готовиться к войне с Речью Посполитой. Основной расчет был сделан на внутреннюю нестабильность Польши, прежде всего крайне напряженные отношения между «ляхами» и казацкой Русью. Отстаивая свои традиционные вольности от коронных притеснений, казачья старшина была озабочена поиском союзников. Поначалу она метнулась к крымским татарам и османскому султану, но затем предпочла конфессионально близких москалей.

Украинский гетман Богдан Хмельницкий впервые пишет московскому царю в 1648 году и сразу же распаляет его честолюбие посулами польской короны, дескать, если «Ваша царская Велможност» только выдвинет свою кандидатуру на вакантный польский престол, то Войско Запорожское эту кандидатуру поддержит. В начале 1649 года Иерусалимский патриарх Паисий торжественно благословлял Богдана Хмельницкого в Софии Киевской «на войну с ляхами». Он же, Паисий, сопровождает первое посольство гетмана в Москву. И там же говорит Алексею Михайловичу, что тот должен стать царем не в какой-то там Варшаве, а в самом Константинополе: «Да будеши Новый Моисей, да освободиши нас от пленения». Так в русской истории впервые замаячит роковая мечта о Константинополе. Меньше чем через триста лет, в Первой Мировой войне, она прикончит романовскую империю.

Игра, в которую начинает втягиваться Алексей Михайлович, заставит отнестись к контактам с другими православными церквами иначе, чем делали его предшественники. Былое зазнайство быстро улетучится. Его сменит «низкопоклонство» перед всем греческим уже только потому, что будущий амбициозный план объединения Малой и Белой Руси с Великою, а потом и всего православного Востока, требовал оставить свою гордую самобытность ради новых «вселенских» горизонтов.

Царь Московский по меньшей мере готовился стать царем Всероссийским, а для этого необходимо было заручиться прочной поддержкой прежде всего южнорусской церкви, находившейся в тесных контактах с греками. Без устранения существующих различий между церквами об этом можно было и не мечтать. Так, в конце 40-х годов XVII века, когда переговоры между царем и гетманом Богданом Хмельницким только начались, на греческом Афоне состоялся собор всех его монастырей. Он признал двуперстие ересью, сжег московские богослужебные книги и собирался даже сжечь старца, у которого их обнаружили. Один из вселенских патриархов, разобрав дело, официально указал на ошибочность московских традиций. Держаться прежних обычаев становилось рискованно, тем более что посредниками на переговорах между гетманом и царем выступали именно греческие патриархи, тот же Паисий Иерусалимский, Гавриил Назаретский, Афанасий Константинопольский, Иосаф Коринфский и другие.

В этом контексте приведение обычаев русской церкви в согласие со вселенским православием становится неизбежным. В феврале 1653 года Никон запрещает двуперстие. 2 июля царь издает грамоту о принятии Украины «под нашего Царского величества высокую руку». Параллельно в ссылки отправляются первые староверы, в том числе Аввакум. Осенью решение царя о включении Украины в состав России подтверждает Земский собор, торжественно объявлена война Польше. А в январе 1654 года Переяславская рада уже присягает Алексею Михайловичу как своему новому государю. В конце марта - начале апреля 1654 года под председательством Никона соберется церковный собор, который решит провести «справу» всех русских книг по «истинным» греческим.

Хотя внешнеполитический успех Москвы окажется кратковременным, а ее господство над Украиной и в начале XVIII века будет шатким, раскол русской церкви станет реальностью. Древнее благочестие пало первой жертвой проснувшегося зверя Российской империи. Он сделал несколько пока не слишком уверенных шагов из своего дремучего леса, оглянулся окрест, почесался да стряхнул с себя мох и паутину старины. Но раскольники не увидели в этом неуклюжем монстре великого будущего, а только знамение последних времен, образ зверя апокалиптического о семи головах и десяти рогах.

Показательна судьба Никона, который стал орудием большой русской политики, ошибочно полагая, что вознесен на свои вершины самим Богом. Никон пользовался титулом «великого государя», который из всех предстоятелей русской церкви до того был закреплен, кажется, только за дедом Алексея Михайловича, патриархом Филаретом. Правда, в жилах Филарета текла царская, романовская, кровь, а в жилах Никона - крестьянская, мордовская. Филарет - племянник царя Ивана Грозного, двоюродный брат царя Федора Ивановича и, наконец, отец царя Михаила Федоровича. А кто такой Никон? Никитка Минов. Так его звали в миру. Незначащий червь мира сего, дерзнувший называться «великим государем».

Правда, одного титула Никону было мало. Он считал себя не только равным природному царю, Алексею Михайловичу, но даже осмелился ставить духовную власть выше светской: «Солнце нам показа власть архиерейскую, месяц же показа власть царскую, ибо солнце вящи светит во дни, яко архиерей душам, меньшее же светило - в нощи, еже есть телу».

Очень скоро «меньшее светило», то есть царь Алексей Михайлович, даст понять патриарху, что в России, вообще-то, существует только одно светило. Именно оно зажигает остальные. Ну или тушит. Блистательно исполнив роль тарана русской старины, Никон стал не нужен. Царь Алексей легко очаровывался людьми и был, вероятно, даже привязан к патриарху. Но Никону в какой-то момент отказало чувство меры, а главное, чувство места - важнейшее для любого прирученного любимца, состоящего при особе абсолютного монарха.

По иронии судьбы Никона прикончат тем же «вселенским» оружием, которым он разил своих врагов - староверов. Патриарха низложит, наверное, самый представительный православный собор в истории русской церкви, поистине вселенский, который будет заседать в Москве в 1666–1667 годах. На нем присутствовало 12 иностранных архиереев, в том числе два вселенских патриарха, Александрийский и Антиохийский, пять митрополитов Константинопольского патриархата, другие представители православных церквей Востока. Этот же собор окончательно анафематствует раскольников и пригрозит им «телесными озлоблениями».

Митрополит Газы Паисий Лигарид будет петь царю: «Поистине наш державнейший царь, государь Алексей Михайлович, столь сведущ в делах церковных, что можно думать, будто целую жизнь был архиереем. Ты, Богом почтенный царю Алексие, воистину человек Божий». Паисий не только находился на содержании у Алексея Михайловича. Щедрые подарки получали многие греческие иерархи, в то время весьма нуждавшиеся (это, кстати говоря, стало существенным фактором их особого рвения в деле соединения Руси со вселенской матерью-церковью). Любопытно, что Паисий Лигарид - первый деятель русской церковной истории, который подрабатывал еще и торговлей табаком. Аввакум упоминает, что один келарь Пафнутьева монастыря разжился у Паисия аж шестьюдесятью пудами табака, домрой и «иными монастырскими тайными вещами, что игравше творят».

«Вы боитесь будущего, - обращается митрополит Паисий к иерархам церкви, - чтобы какой-нибудь новый государь, сделавшись самовластным… не поработил бы церковь российскую. Нет, нет! У доброго царя будет еще добрее сын его наследник». Видимо, Паисий «перепился табаку», как тогда говорили. Сын царя Алексея, Петр Великий, упразднит в 1700 году патриаршество и превратит господствующую церковь в ведомство империи, духовную коллегию, по примеру мануфактурной или адмиралтейской.

Как я уже сказал прежде, раскол - это вопрос прежде всего силы. Он стал столкновением двух энергий - государственной и человеческой. И это противостояние отчетливо ощущается за всем кажущимся мелкотемьем тогдашних споров. Ключевский назвал реформу Никона «искусом церковного послушания» и «пастырской игрой религиозной совестью пасомых». Проблема расколоучителей, в частности Аввакума, состояла в отсутствие у них «столь гибкой совести», какая нужна была власти, то есть Никону и царю Алексею Михайловичу с его «вселенским» проектом.

Гибкость совести - важное качество для подданных любой деспотии. Поначалу, с непривычки, это может вызывать у них некоторые неудобства и даже озлобление, как, собственно, и произошло в России середины XVII века, в пору зарождения романовского абсолютизма. Но потом многие привыкают. «Все поняли, что дело не в древнем или новом благочестии, - продолжает Ключевский, - а в том, остаться ли на епископской кафедре без паствы, или пойти с паствой без кафедры». «Ничто же тако раскол творит в церквах, якоже любоначалие во властех», - чеканит Аввакум. Именно «любоначалие во властех» или низкопоклонство перед начальниками в ущерб совести и истине, как ее понимали раскольники, и есть корень зла.

Приближенный Никона, будущий патриарх Иоаким, точно выразил смысл своего служения: «Аз-де, государь, не знаю ни старые веры, ни новыя, но что велят начальницы, то и готов творите и слушати их во всем». В отличие от Никона, не готового слушать «начальницы» во всем, Иоаким мирно умрет законным патриархом, в 1690 году. Протопоп Аввакум в письме к царю юродствовал, но, очевидно, был очень близок к сути происходящего: «Хотя медведя дай нам в олтар-ет и мы рады тебя, государя, тешить, лише нам погребы давай, да кормы с дворца».

Протопоп не раз будет подчеркивать материальный соблазн компромисса с царством, который в конечном итоге оборачивается служением дьяволу: «Посмотри-тко на рожу ту, на брюхо то… толст ведь ты! Как в дверь небесную вместитися хочешь! Узка бо есть и тесен путь». Библейский царь и священник Мелхисидек, например, «не искал ренских, и романей (названия популярных тогда вин. - Н.У.), и водок, и вин процеженных, и пива с кордомоном, и медом малиновых, и вишневых, и белых розных крепких… На вороных в каретах не тешился, ездя!.. А ты хто? В карету сядет, растопырится, что пузырь на воде, сидя на подушке, расчесав волосы, что девка, да едет, выставя рожу, по площади, чтобы черницы… любили… А ныне уж содружился ты с бесами… в карете с тобою же ездят и в соборную церковь и в верх к царю под руки тебя водят».

Как власть видела в раскольниках врагов не только церкви, но и государства, так и раскольники считали церковь и государство, отпавшие от веры отцов, порождением Антихриста. Православная симфония, а по сути подчинение церкви государству, принятое у восточных христиан, оборачивалось теперь «Антихристовой» симфонией. С тех пор староверы словно самоустранятся из ландшафта русской жизни и будут сохранять дистанцию с официальной Россией, даже когда отношение власти, начиная с Петра Великого, станет к ним смягчаться. Причем нечистой будет считаться вся полнота обычной русской жизни, которая текла себе без особого злого умысла по отношению к раскольникам. Уже с конца XVII века появляются детальные регламентации общения староверов с «внешними». Например, «закупаемое на торгу брашно» и «питие» надлежало «очищать»: следовало класть многочисленные поклоны и произносить особую очистительную молитву «от торжищных нечистот».

Сколько всего людей ушло в раскол, сказать сложно. Особенно лютыми были гонения в последней четверти XVII века. Они унесли тысячи, скорее, десятки тысяч жизней, как это следует из старообрядческих синодиков для поминовения. Уже в 60–70-е годы начинаются первые коллективные самосожжения - «гари» - и уморения себя голодом. Массовым стало бегство староверов в Польшу, Священную Римскую империю, Швецию и Турцию.

В историографии высказывалось мнение, что в первой четверти XVIII века Россия пережила демографический спад или по меньшей мере замедление прироста населения. Некоторые оценивают сокращение податных людей по переписи 1715–1716 годов почти на 20% по сравнению с 1678 годом. Понятно, что этот демографический провал не стоит связывать только с расколом. Репрессии против раскольников, казачьи, крестьянские и стрелецкие бунты, бесконечные войны, строительство Санкт-Петербурга, неурожаи, эпидемии - вся тяжелая жизнь времен кровавого зачатия Российской империи должна была сказаться на демографическом положении народа.

Тем не менее по косвенным данным мы можем прийти к заключению, что по меньшей мере эмиграция из России, в том числе вызванная конфессиональными преследованиями, была весьма значительной. В 1723 году Петр приказывает учинить во всех приграничных областях «крепкие заставы». Военной коллегии предписывалось «стрелять из ружья» в беглых, а тех, кто подговаривал к побегам или содействовал им, надлежало вешать и с виселиц не снимать, «дабы другие смотря на такую казнь, того чинить не дерзали». Иными словами, железный занавес, как и много позднее, защищал не от внешних врагов, а удерживал собственных подданных от эмиграции. Правда, он оказался не слишком эффективным решением проблемы. Скорее, указ Петра заявлял, а точнее, вопил о наличии такой проблемы и ее остроте.

В 1728 году правительство Петра II предпринимает первые попытки вернуть беглых из Речи Посполитой ласковыми призывами. Там, на реке Сожи образовался целый староверческий анклав - Ветка (так называли протоку, которая образовывала на Сожи остров). Правда, уже в 1735–1736 годах войска Анны Ивановны насильно выгоняют оттуда раскольников. За несколько операций удалось вернуть в Россию в общей сложности 60 тысяч душ.

Объявленная в 1755 году, в царствование Елизаветы Петровны, политика «сбережения русского народа» была нацелена в том числе на возвращение в страну беглых людей и создание для них атмосферы благоприятствования. В 1762 году Петр III прямо скажет, что желает возвращения староверов в Россию. Более того, он впервые специально оговорит, что «им в отправлении закона по их обыкновению и старопечатным книгам возбранения не будет». По правительственным данным того времени, в Польше и Турции проживало не менее 1,5 миллиона русских мужского пола, то есть самое малое 3 миллиона человек.

Еще труднее понять, сколько староверов оставалось в самой России. Внимательное чтение жития и переписки Аввакума позволяет утверждать, что в кратчайшие сроки он и другие староверы создали первое в русской истории настоящее подполье - разветвленную, законспирированную сеть обмена оперативной информацией и распространения своих взглядов. При этом отцы староверия, разумеется, находились не в Цюрихе или Лондоне, а сидели зачастую в тюрьмах да ямах, утопленных в вечную мерзлоту.

Например, связи Пустозерья, где находился Аввакум, с Москвой были настолько налажены, что протопоп посылал целые бочки освященной воды своим ученикам, получал от них деньги, одежду, еду и даже малину, до которой был большим охотником. Некоторые послания ему удавалось передавать через завербованных стрельцов. Так начинает складываться первая структура горизонтальных, личных связей, альтернативная существующей церкви и вертикали власти, своего рода анти-Россия, невидимая страна древнего благочестия. Ее география - это поначалу просто конкретные люди, как правило, духовные дети учителей староверия, дети детей, их родственники, друзья, рабы, слуги, которые становятся спонсорами, связниками, переписчиками, посыльными, проповедниками, всем сразу. Затем на тайной карте анти-России появятся места мученического подвига староверов, вроде Соловецкого монастыря, почти десятилетие противостоявшего Москве, Боровска, где приняли смерть многие раскольники, в том числе боярыня Морозова, наконец, Пустозерска - там сожгли протопопа Аввакума и его сподвижников.

Постепенно субстанция невидимой страны сгустится, затвердеет и образует целые материки, разделенные океаном Антихриста. Как правило, это были дремучие, в прямом смысле медвежьи углы Руси, где легко было скрыться от попов и стрельцов. Один из первых - Пошехонье, к северу от Волги. В «гарях» тут погибло, по разным данным, от двух до пяти тысяч человек. Дальше - Вязниковские леса во Владимирской области, где так же были сильны сторонники самосожжений. В соседней с ними области вокруг Нижнего Новгорода обосновались более умеренные староверы. По Керженцу, левому притоку Волги, уже в 60-х годах XVII века стали многочисленны староверческие скиты и починки. Керженец постепенно превратится в один из главных центров русского староверия.

Немало раскольников найдут убежище в Поморье, их опорными пунктами станут Троицкая Сунарецкая и Курженская обители. Другим полюсом раскола в Поморье будет Выговская община, начало которой положат несколько монахов Соловецкого монастыря, бежавшие оттуда накануне взятия обители царскими войсками. Выге предстоит стать важнейшим центром староверия в XVIII веке. Впрочем, весь Поморский край в силу, вероятно, еще сохранявшихся воспоминаний о новгородской вольности, будет наполнен скитами раскольников.

Оттуда по налаженным с древних времен торговым путям идеология раскола проникнет в Сибирь и на Урал. В 1679 году в районе Тюмени случится первая «гарь», в которой, по одним данным, погибло 300, по другим - 1700 человек. Главным поджигателем в Сибири будет, правда, армянин, Иосиф Астомян из Казани. А вообще, в силу удаленности от России, Сибирь надолго останется староверческой. На заводах Урала, которые Петр Великий поручил тульскому староверу Никите Демидову, первая православная никонианская церковь была построена только в 1750 году, то есть спустя полвека после открытия горных заводов. Основной контингент занятых там рабочих опять-таки составляли староверы.

Немало раскольников обосновалось и на юго-восточной границе России, по Средней и Нижней Волге, а также на Дону. Связи с донским казачеством установили еще узники Пустозерья, Аввакум и другие. Они там, по свидетельству властей, «весь мир восколебали». По Дону и его притокам, Хопру, Медвидице, Цимле, Донцу, другим речкам было основано множество старообрядческих скитов. Правда, знаменитые Иргизские монастыри на притоке Волги в районе Самары - Большом Иргизе - появятся уже при Екатерине Великой. В продолжение указа Петра III она не только звала раскольников на родину, но и предоставила им 70 тысяч десятин лучшей заволжской земли, освободив от податей и работ сроком на шесть лет.

На юго-западе России старообрядцы осели в Калуге, но главной их цитаделью стала территория Стародубского полка, в непролазных лесах Брянщины, давших имя Брянску (или Дебрянску от дебрей). Отсюда, собственно, происходили беглецы на Ветку, в Речь Посполитую. В свою очередь многие веткинцы при Екатерине перейдут на Большой Иргиз.

На карте невидимой страны уже в начале XVIII века появится и свой земной рай - легендарное Беловодье. Оно находится далеко на востоке, там, где восходит солнце. Почему бы не в Опоньском царстве, на океане-море, на семидесяти островах?! Ведь был там Марко, инок Топозерского монастыря, и, истинно, нашел 179 церквей асирского языка и 40 русских, построенных бежавшими из Соловецкого монастыря иноками. Поиски Беловодья уводили все новых и новых староверов на восток. Так, например, возник целый русский субэтнос - община Бухтарминских каменщиков на территории Юго-Западного Алтая в многочисленных горных долинах реки Бухтармы (собственно горы - это по-русски «камень», отсюда «каменщики» или горцы). Многие в надежде обрести рай уходили еще дальше в Китай, даже в Северную и Южную Америку.

Князь Щербатов напишет во второй половине XVIII века: «Между подлого народа эта ересь так распространилась, что нет почти ни города, ни знатного селения, где бы кого из раскольников не было, а есть и целые города, как Каргополь, Олонец, Нижний Новгород и многие другие, которые этим ядом заражены». Даже Москва оставалась довольно важным центром староверия, несмотря на все гонения. При Петре Великом в докладе Синода 1721 года отмечалось, что в Первопрестольной «в некоторых приходах никого, кроме раскольников, не обретается». Доктор исторических наук Пыжиков уверен, что уже с начала XVIII века староверы в основном концентрировались в районе Преображенского и Измайлова, то есть не где-нибудь, а при самых чреслах Российской империи. Не следует забывать, что именно на востоке Москвы, в Преображенском, Cеменовском, Измайлове и Немецкой слободе начнется путь Петра к созданию империи, но там же, особенно в нынешнем Лефортове, будут останавливаться все российские императоры вплоть до начала XIX века. Фактически именно этот район Москвы был второй столицей империи. Слободской и Лефортовский дворцы старее и нынешнего Зимнего, и Большого Кремлевского. Из всех резиденций российской власти, дошедших до наших дней, по возрасту они уступают, наверное, только Грановитой палате и Теремному дворцу Кремля.

Полагают, что доступ в самую цитадель Антихриста раскольники обрели благодаря царице Прасковье Федоровне, вдове Ивана Алексеевича, старшего брата Петра. Она была особой набожной и охотно окружала себя разными божьими людьми и странниками. Имеются свидетельства о контактах Прасковьи Федоровны с раскольниками из Выговской пустыни. Когда Екатерина Великая в 1771 году разрешила староверам основывать общины для борьбы с охватившей город эпидемией чумы, они моментально появятся именно здесь под названием Преображенского и Рогожского кладбищ, что, вероятно, стало лишь легализацией существовавших прежде центров раскола.

В силу жестоких гонений или ущемления в правах многие предпочитали не афишировать своей принадлежности к староверию, поэтому удобоваримой статистики у нас нет. К тому же раскольники с большим недоверием относились к идее любой переписи, в которой им виделась «запись в число» Антихриста. В свою очередь официальная церковь и местные власти, по русскому обыкновению, стремились занижать количество раскольников, дабы не навлечь на себя негодование Петербурга за попустительство еретикам.

Крупный знаток раскола, профессор Зеньковский, полагал, что в XIX - начале XX века от 20 до 30% русских либо были староверами, либо религиозно тяготели к ним. Между тем перепись 1897 года показала всего около двух миллионов старообрядцев. Считается, что речь идет о десятикратном занижении реальных цифр, тем более что в поле зрения официальной статистики даже в пору относительной веротерпимости попадали в основном старообрядцы-поповцы. Беспоповцев просто было трудно отследить в силу того, что они отправляли свои обряды тайно.

Староверие действительно было невидимой страной. В 1847 году в «Записках замоскворецкого жителя» Александр Николаевич Островский, тогда еще малоизвестный литератор, признался, что собирается писать о «стране, никому до сего времени в подробности неизвестной и никем еще из путешественников не описанной». Вергилием Островского стала его первая жена - московская мещанка из староверов. Впрочем, сам Островский не решится напрямую говорить о конфессиональной принадлежности своих героев, ведь в николаевское царствование, когда будущий драматург начал свое творчество, было предпринято последнее крупное наступление на раскол.

Симптоматично, что первую в нашей литературе панораму старообрядческой жизни создаст бывший чиновник МВД Павел Иванович Мельников-Печерский, автор русской саги о Форсайтах - романов «В лесах» и «На горах» (70–80-е годы XIX века). Кто еще мог в России представлять себе реальное положение дел в невидимой стране, кроме чиновника МВД?!

Впрочем, оставаясь невидимой, эта страна довольно скоро сделалась весьма влиятельной. В конце XIX века министр финансов Вышеградский отмечал, что старообрядцы «в российском торгово-фабричном деле - великая сила; они основали и довели нашу заводскую промышленность до полнейшего совершенства и цветущего состояния». Экономический взлет невидимой страны стал возможен благодаря усилиям правительства Екатерины Великой. Она не только продолжила политику веротерпимости Петра III, но фактически уравняла раскольников в правах с другими подданными империи: была ликвидировала Раскольничья контора, староверы перешли в юрисдикцию обычных судов; императрица отменила двойную подушную подать, которой раскольников обложил еще Петр I, разрешила принимать их свидетельства в суде и допустила к выборным должностям. Впервые в русской истории Екатерина запретит употреблять даже сам термин «раскольники», впрочем, в отличие от других ее решений, это не возымеет силы фактически до начала XX века.

Существенную роль в формировании староверческого капитализма сыграли указы Екатерины II по поддержке частной инициативы и либерализации предпринимательства. Хотя они были адресованы всей стране, максимальные выгоды из решений правительства сумели извлечь именно староверы. В этом заключается одна из самых больших загадок русской истории нового времени. Как отброшенные на обочину истории фанатики, ведущие замкнутый образ жизни, отвергающие окружающий их мир Антихриста, сумели стать ведущей силой капиталистической модернизации России?

Староверы не только вели более рациональное хозяйство, значительно активнее включались в торговлю и промышленность, но и по зажиточности сильно обгоняли никониан. Причем отличия наблюдались даже на уровне крепостных крестьян. Так, крепостные староверы гомельской вотчины графа Румянцева в 30-е годы XIX века выделялись предприимчивостью: «Много между ними фабрикантов, мастеровых и торгашей». Помещики, вообще, охотно переводили староверов на оброк - фиксированный процент от самостоятельной хозяйственной деятельности, - тогда как никониане в основном отбывали барщину, то есть обрабатывали барские земли.

По данным за 1850 год, староверы официально составляли лишь 5% населения Москвы, то есть абсолютное меньшинство, тем не менее в гильдейском купечестве их насчитывалось до 15%. Еще выше была концентрация староверов в промышленности. К 30-м годам XIX века можно говорить о преобладании староверов в целых секторах экономики Первопрестольной. Так, из 17 текстильных фабрик Лефортовской части 12 принадлежали староверам. Характерно, что именно староверы превратят Лефортово из имперского квартала в первый рабочий район Москвы. К 1870 году доля старообрядцев составляла свыше 34% в бумаготкацкой промышленности Московской губернии и 75% - в Москве, а в шерстоткацкой - 63% в Москве, свыше 42% в губернии и 40% по России в целом. В Калужской губернии у старообрядцев было 90% фабричного бумаготкацкого, во Владимирской - 37% прядильного производства.

Уже в конце XVIII века Стародубье и Ветка становятся мощным центром капиталистического хозяйства с применением вольнонаемного труда. Здесь расцветает текстильная промышленность, ведется широкая, в том числе международная торговля. В старообрядческих посадах, слободах и городах этого региона во второй трети XIX века проводилось ежегодно по 3-5 ярмарок с оборотом до 40 тысяч рублей.

В Поволжье старообрядцы доминировали на Сызранской хлебной пристани, в судоходстве по Волге, на Макарьевской, а затем Нижегородской ярмарке. К концу 50-х годов на Нижегородской ярмарке реализовывалось продукции на 57 миллионов рублей, это примерно как ежегодный оборот всех лавок и магазинов Москвы. По свидетельству современников, вся торговля и промышленность Нижегородской и Ярославской губерний полностью контролировалась староверами. В Западной Сибири большинство купцов второй половины XIX века вышли из старообрядческой среды, в Алтайском крае - 15%. И так далее и тому подобное.

Существенно выше был и уровень благосостояния массы староверов, еще даже до екатерининской либерализации. По многочисленным отзывам современников, дома и деревни раскольников выглядели богаче, крепче и красивее, у них было больше скота и земли. По данным первого съезда крестьян-старообрядцев 1906 года, 90% их хозяйств числились средними, 6,5% - зажиточными и менее 4% - малоимущими. На одно старообрядческое хозяйство приходилось в пять раз больше купленной и арендованной земли, чем в среднем по России. Много позже Крупская, вдова Ленина, признает, что развернутая советской властью «борьба с кулачеством есть одновременно борьба со старообрядчеством».

Над тайной невероятного успеха староверов ломали голову давно. Особенно озадачивала стремительность, с которой создавались баснословные состояния. Вроде жил человек, голытьба голытьбой, и вдруг миллионщик. Некоторые полагали, что это устроил не кто-нибудь, а сам Наполеон Бонапарт, дескать, он привез и разбросал по Москве фальшивые ассигнации. Ими-то и завладели раскольники. Староверов вообще будут часто связывать с фальшивомонетчиками, вероятно, в духе русской присказки: «Я деньги не печатаю», то есть я бедный, а вот другие, богатые, они «деньги печатают».

В глазах обывателя уже зажиточность и аккуратность поселений староверов предостерегала: здесь что-то не так, «все это добыто ими не чисто», пересказывает толки людей литератор Златовратский, ходивший в народ в конце XIX века. Не может же быть, чтобы русская деревня, а дома богатые и красивые. Вот и Алеше Пешкову, будущему Максиму Горькому, дед втолковывал, что все крупные купцы Нижнего Новгорода были фальшивомонетчиками, грабителями и убийцами. Думаю, поэтому в неприязни Горького к капиталу больше традиционной русской зависти, чем холодного немецкого марксизма. Реакция обывателя симптоматична. Народное сознание допускало существование богатых бар: они господа, им так положено. Но то же сознание, очевидно, пасовало перед успехом простых людей. Этот успех мог быть только криминального свойства, потому что непостижим.

Если не Наполеон Бонапарт, то кто или что помогло раскольникам создать русский капитализм? Хотя предприимчивость старообрядцев бросалась в глаза практически всем наблюдателям, в историографии только недавно был предпринят первый систематический и детальный анализ этической модели староверов, которая, как выяснилось, диаметрально отличалась от общепринятой в России. Автор этого фундаментального труда, профессор Керов, применительно к раскольникам говорит даже об «alter ego российской государственной модернизации», затеянной Петром Великим. Парадоксальным образом учение, апеллировавшее к старине, клеймившее всякие «новины» как происки Антихриста, оказалось не просто модернизационной, но даже революционной альтернативой всей русской жизни. Преклонение перед начальством, безынициативность, рабская покорность, лень и пьянство - ничего этого нет у старообрядцев и в помине. Их невидимая страна действительно стала alter ego России видимой, которая жила по табели о рангах и связывала успех лишь с верной службой государю и господину.

Уже сам раскол - сознательный разрыв с комфортной средой, риск гонений и мученической смерти, готовность начать все заново в самых суровых условиях, часто за сотни верст от родного дома, - предполагал отбор в староверие наиболее самостоятельных, сильных и активных индивидов. Характерно, что Аввакум отказывался понимать жалобы обывателей, дескать, мы люди маленькие, ничего не решаем, а потому и ответственности на нас никакой: «Глаголют бо безумнии человецы, утесняющие себе душу: “не нас де взыщет Бог законное дело и веру; нам де что? Предали патриарси и митрополиты со архиепископы и епископы, мы де и творим так”… О неразумные души беззакония… сила Божия есть всякому верующему…»

Иными словами, ссылки на малый социальный статус, якобы извиняющий безответственное поведение и компромиссы с совестью, решительно отвергаются Аввакумом. «Прозри, дурачищо, болишь слепотою», - кричит он. Протопоп вообще исходил из идеи равенства людей в христианском подвиге: «От дел звание приемлют. Али ты нас лутчи, что боярыня? - обращается протопоп к Морозовой. - Да единако нам Бог распросте небо, еще же луна и солнце всем сияет равно, такожде земля, и воды, и вся прозябающая по повелению Владычню служат тебе не больши, и мне не меньши». И далее Аввакум говорит о «чести», то есть знатности практически словами современного подростка: «А честь пролетает. Един честен, - тот, кто ночью востает на молитву».

Таким образом, раскольники, конструируя свою новую общность, отвергали существующую в России социальную систему с ее малыми людьми, которые якобы ничего не решают, властями и родовой знатью - вся эта иерархия, по словам протопопа, «пролетает». Взамен он предлагает то, что сегодня назвали бы «меритократией»: избранными являются хорошие люди, по личным качествам, а не по своему чину, социальному или имущественному положению.

Характерно, что в общинах раскольников не было деления на иерархию, обладающую сакральным знанием, и безмолвную паству, каждый рассматривался как полноценный участник церковной жизни, в том числе в вопросах толкования Писания. Неудивительно, что старообрядцы в массе своей были гораздо более грамотными. Так, в первой половине XIX века в среде синодальной паствы один грамотный приходился на 17 неграмотных, в старообрядчестве пропорция была 1 к 3. В 1908 году 36% крестьян-староверов умели читать и писать, в Московской и северных губерниях - до 50%, в то время как среди крестьян-никониан Центральной России таких было только 23%. Даже в Польше грамотных крестьян насчитывалось всего 30,5%. Еще в начале XVIII века никонианский митрополит Дмитрий Ростовский негодовал: «Почти в каждом городе изобретается особая вера; простые мужики и бабы догматизируют и учат о вере». Один наблюдатель середины XIX века замечает: «Всякий бедняк имеет… свой голос». Во время полемики могут «заправлять речью», «ничем и никого не стесняясь, наиболее начитанные, будь это хоть последние бедняки».

Так в центр всей этической системы староверия переместилась личность человека. В этом смысле раскол очень близок к западноевропейскому гуманизму, который некоторые идеологи власти преподносят сегодня как абсолютно чуждый «традиционным российским ценностям». Отнюдь. Не все в русской истории считали человека «лагерной пылью», «биомассой» или «винтиком». Некоторые говорили о его «самодержавии» в этом мире. Староверы еще до полномасштабного проникновения европейских веяний в русскую культуру создадут свой, вполне самобытный антропоцентризм.

Уже в ранних староверческих сочинениях житийного жанра конца XVII - начала XVIII века придается огромное значение индивидуальности, вплоть до описания внешности. Так, основатель Выговской обители Даниил Викулович был «возрастом тела средним… плотию от природы не был точию но и крепок и, могущ. Власы седые и просты имея, браду скуду, на ланитех нимало влас имеющу… Лице благоокругло, продолгущ нос, ноздрат плещи высоце, перси пространнее имея. Очима черныма, зракав них немалыма…» А вот другой выговский деятель, Андрей Денисов «возрастом телесным доволен, плотию тончав. Власы главы имущ кудрявы и лепы… малонадседы же и белы. И брадные власы такоже светлы с белостию и надседы. Браду Златоустному подобну, округлу и частейшими струями сияющу. Очи имеющ светлее, брове часте и вознесене, продолгущ нос и прав мало нагорб, ноздре малоумеренне, руце долзе, персты в длинности тонкостию цветущими». А так автор житий описывают характеры: один «безсонен, бдящ присно и плачющ… Обычаем привтен, всякого к себе любовию толико влекущь, нежели магнит железо»; другой «живость памяти, остроту ума, силу разсуждения имеющь многу».

Характерно, что даже в изображении простых членов общежития, писавших иконы, работавших в кожевне, пекарне, на пашне содержится множество личных подробностей. Не обходят староверы вниманием и женщин - стариц, вдов и девиц. Это уважительное отношение к правам женщин у староверов будет особенно раздражать никониан: у них «что мужик - то вера, что баба - то устав», жалуется Феофилакт Тверской в первой половине XIX века.

Представления о громадной ценности индивидуума, вне зависимости от мирской иерархии и половой принадлежности, поддерживались прежде всего идеей личного подвига во имя совести и истины. По мнению учителей староверия, личность должна быть не созерцательной, а деятельной, активной, напористой. Даже классическая категория русского дискурса - терпение - предстает у староверов в совершенно новом обличье. Это не смирение, кротость и податливость, но стойкость в вере и противление гонителям. Под этим углом зрения «ярость и гнев», защищающие пространство личной совести, становятся добродетелями. Таким образом, терпение у староверов превращается скорее в несгибаемое упорство, требование активной напряженной борьбы за истину. Напротив, лень, покорность обстоятельствам, уныние объявляются грехами. В одном из духовных стихов эта мысль выражена так:

Жить не лениво,
А всяко дело
Начал бы ревниво.

Интересы личного спасения требуют рациональной организации жизни до мельчайших ее подробностей. Отсюда столь значительные различия в быте между староверами и никонианами. Все наблюдатели отмечают трезвость, домовитость, скромность, опрятность, чистоплотность старообрядцев, «дома у старых веров чисто как в раю» - восхищается их сосед в Вятской губернии. Они разделяли кухонную и банную посуду, были щепетильны в вопросах личной гигиены, которая, по-видимому, рассматривалась как метафора духовной чистоты. За книгу, например, можно было браться только чистыми руками. По данным на начало XX века, в старообрядческой крестьянской семье на алкоголь в среднем уходило только 3-4% расходов, а в 19% хозяйств его вообще не употребляли.

Таким образом, старовер - редкий для России тип деятельной личности, хозяина своей судьбы, рационально организующего собственную жизнь, в том числе бытовую. Ответственность за сохранение истинной веры лежит не на ком-то далеко, в палатах высоких, а лично на каждом члене общины. В этом проявляется качественное отличие староверческой концепции общины от никонианской, которая была озабочена поддержанием равенства и ревниво относилась к успеху любого из своих членов. Если никонианскую общину цементировала круговая порука в выплате податей государству, то старообрядческую - стремление защитить свою идентичность и одновременно обеспечить спасение и жизнь вечную для каждого из своих членов. А это было достижимо только благодаря личным усилиям конкретных людей. Личность старообрядца не растворяется общиной, не подавляется ею, но, наоборот, максимально стимулируется. Община должна выдвигать и поддерживать самых сильных и самых ярких своих членов, а те в свою очередь несут на себе ответственность не только за себя, но и за общину, за всю истинную веру и спасение самой земли Русской из рук Антихриста. Таким образом, личный успех вызывает у общинников не зависть, а радость, он повышает устойчивость всей общины и ее шансы на выживание во враждебном мире. Соответственно возвышение одного из членов коллектива - не столько повод для проявления им социальной гордости и показной расточительности, сколько новая ответственность за всех собратьев по вере.

Именно эта концепция общины, как считается, помогла староверам создать своеобразную систему общинного кредита, которая стала одним из важнейших факторов развития староверческого капитализма. Община выдвигала наиболее умелых и ярких своих членов, ссужала их деньгами, но сохраняла общий контроль за капиталом. Полагают, что заработанные деньги во многом шли на содержание социальной инфраструктуры и нужд того или иного согласия. Иными словами, это была коллективная собственность, замаскированная под личную и таким образом легализованная. Нередко капиталы переходили не к прямым наследникам, а к тому, кто казался старообрядческим наставникам более подходящим и способным дельцом.

Для судеб капитализма в России такая система имела важнейшее значение. Дело в том, что государство фактически не заботилось о развитии доступного кредита в стране. Банковские учреждения России, созданные правительством в XVIII - начале XIX века, концентрировались главным образом на поддержании финансового благосостояния российского дворянства, ссужая его деньгами под залог имений и обеспечивая экспортно-импортные операции. Экономика спала из-за отсутствия доступных денег, ее пробуждению содействовало общинное кредитование староверов. Причем дела, судя по всему, велись на веру и по совести. Именно тогда станет складываться легенда о «крепком купеческом слове». «Вот вам русская биржа и маклерство! - восклицает литератор Шелехов в 1842 году. - В совести ищите основание кредита».

Только под давлением правительства Николая I практика перераспределения капиталов внутри староверческих общин была прекращена. В 50–60-е годы XIX века крупные состояния стабилизируются в руках конкретных семей и их потомства. Правда, тогда же миллионеры из раскольников разворачивают масштабную благотворительность, которую будут считать своим общественным или общинным долгом. Старовер исторически - это социально ответственный капиталист.

Староверов часто называют русскими протестантами, говорят об их этическом учении в категориях «духа капитализма» Макса Вебера. Сходство обнаруживается действительно немалое, хотя одно отличие все же не стоит упускать из виду. Если протестантизм был результатом многовековой эволюции вероучения, то староверие сформировалось под давлением жестких обстоятельств почти мгновенно и являлось не столько доктринальной, сколько социальной альтернативой всему порядку русской жизни. Староверие фактически откололось от государства и выработало модель жизни, абсолютно не вписывающуюся в господствующую этатистскую этику. В результате оно оставалось редким источником частной инициативы в стране, где все было придавлено громадой государственной машины. Неудивительно, что староверие сумело найти свой путь в рамках капиталистической экономики раньше, чем кто бы то ни было в России осознал ее преимущества. Ведь в капиталистическом предпринимательстве востребованы не трусость, лояльность и смирение, а смелость, напористость, изобретательность, смекалка, ответственность и трудолюбие.

Любопытно, что староверы в целом оставались достаточно аполитичны. В бунтах Степана Разина или Емельяна Пугачева, конечно, участвовали раскольники, но эти движения не имели конфессиональной окраски. И позднее староверов трудно заподозрить в симпатиях к либерализму. Политизация некоторых представителей староверческой буржуазии начнется только в XX веке и проявится уже в ходе революции 1905 года, но едва ли они отражали интересы всей массы старообрядцев. Тем не менее денежная элита староверия, очевидно, оказалась готова к восприятию новых эстетических и политических идей быстрее, чем их коллеги по классу буржуазии. Иначе миллионеры-старообрядцы не финансировали бы современное, в том числе радикальное искусство, и не поддерживали бы эсеров и социал-демократов в противостоянии с консервативным Санкт-Петербургом. Один Савва Морозов, фабрикант и главный спонсор МХТ и Станиславского, тоже старообрядца, передал эсдекам, судя по всему, несколько миллионов рублей. Без Морозова не было бы ни «Искры», ни других большевистских газет.

Жажда обновления всей системы русской жизни вовсе не была самоубийственной. Сказывалась веками воспитанная способность к формированию собственной точки зрения, умение принимать решения, которые выглядели подчас сумасбродно и экстравагантно, но были весьма тонко просчитаны. Капиталисты-староверы руководствовались вполне прагматическими задачами ослабления позиций самодержавия и тесно связанной с ним петербургской финансово-промышленной группы. Опираясь на административный ресурс, петербургские предприниматели весьма успешно теснили московскую, поволжскую и уральскую буржуазию, по преимуществу староверческую. Разумеется, никто из капиталистов-староверов не предполагал, что маргинальные социалистические группы способны на что-то большее, чем создание фоновых шумов. А эти шумы - взрывы, стачки и баррикады - нужны были для перераспределения административного ресурса в интересах московских капиталов. Они стремились добиться контроля над бюджетом, законотворчеством, а затем и правительством через выборную Думу, тем самым ослабить своих петербургских конкурентов и развернуть правительственную политику в своих интересах. Николай Мешков, владелец крупного торгового пароходства в Волжско-Камском бассейне, гласный Пермской городской думы и основатель Пермского университета, заявлял: «Самодержавие надо валить, оно нам мешает». Так прежний раскол с царством Антихриста был переведен на язык политэкономии.

Правда, в массе своей староверие было не про политику, а про сохранение себя. И, надо сказать, староверам это удавалось лучше, чем кому бы то ни было еще. Во всяком случае из всех классов прежней России только старообрядцы сумели сохранить собственную идентичность даже в советское время.

При строительстве олимпийских объектов в Сочи правительство Российской Федерации мало с кем считалось - оно выселяло людей, сносило целые районы, арестовывало экологов. Ничего не смогли сделать только с небольшим староверческим кладбищем в Имеретинской низменности, которое так и осталось на своем историческом месте, оказавшись в результате прямо под факелом Олимпиады. Это кладбище было основано cтарообрядцами-некрасовцами. В XVII веке донские казаки во главе с атаманом Игнатом Некрасовым бежали от никониан в Турцию, а в начале XX века вернулись и поселились в Новороссии, в частности, в Имеретинской бухте в надежде, что отныне смогут жить на родине спокойно и безмятежно. Но так здесь, видимо, не получается. От человека у нас снова и снова требуется терпение, как его понимали староверы, то есть несгибаемое упорство в борьбе за право оставаться самим собой. В Сочи староверы одержали очередную победу, какую уже по счету.

Религиозно-политическое движение XVII века, в результате которого произошло отделение от Русской православной церкви части верующих, не принявших реформ патриарха Никона, получило название раскола .

Также на богослужении вместо пения "Аллилуйя" два раза было велено петь три раза. Вместо обхождения храма во время крещения и венчания по солнцу было введено обхождение против солнца. Вместо семи просфор на литургии стали служить на пяти. Вместо восьмиконечного креста стали употреблять четырехконечный и шестиконечный. По аналогии с греческими текстами вместо имени Христа Исус в новопечатных книгах патриарх приказал писать Иисус. В восьмом члене Символа веры ("В Духа Святаго Господа истинного") убрал слово "истинного" .

Нововведения были одобрены церковными соборами 1654-1655 годов. В течение 1653-1656 годов на Печатном дворе выпускались исправленные или вновь переведенные богослужебные книги.

Недовольство населения вызвали насильственные меры, с помощью которых патриарх Никон вводил в обиход новые книги и обряды. Первыми за "старую веру", против реформ и действий патриарха выступили некоторые члены Кружка ревнителей благочестия. Протопопы Аввакум и Даниил подали царю записку в защиту двоеперстия и о поклонах во время богослужения и молитв. Затем они стали доказывать, что внесение исправлений по греческим образцам оскверняет истинную веру, так как греческая церковь отступила от "древлего благочестия", а ее книги печатаются в типографиях католиков. Иван Неронов выступил против усиления власти патриарха и за демократизацию церковного управления. Столкновение между Никоном и защитниками "старой веры" приняло резкие формы. Аввакум, Иван Неронов и другие противники реформ подверглись жестоким преследованиям. Выступления защитников "старой веры" получили поддержку в различных слоях русского общества, начиная от отдельных представителей высшей светской знати и заканчивая крестьянами. В народных массах живой отклик находили проповеди расколоучителей о наступлении "последнего времени", о воцарении антихриста, которому якобы уже поклонились царь, патриарх и все власти и выполняют его волю.

Большой московский Собор 1667 года анафематствовал (отлучил от церкви) тех, кто после многократных увещеваний отказался принять новые обряды и новопечатные книги, а также продолжал ругать церковь, обвиняя ее в ереси. Собор также лишил Никона патриаршего сана. Низложенный патриарх был отправлен в заточение — сначала в Ферапонтов, а затем Кирилло Белозерский монастырь.

Увлекаемые проповедью расколоучителей многие посадские люди, особенно крестьяне, бежали в глухие леса Поволжья и Севера, на южные окраины Русского государства и за границу, основывали там свои общины.

С 1667 по 1676 год страна была охвачена бунтами в столице и на окраинах. Затем с 1682 года начались стрелецкие бунты, в которых раскольники играли немаловажную роль. Раскольники совершали нападения на монастыри, грабили монахов, захватывали церкви.

Страшным последствием раскола явились гари — массовые самосожжения. Самое раннее сообщение о них относится к 1672 году, когда в Палеостровском монастыре совершили самосожжение 2700 человек. С 1676 по 1685 год, по документально зафиксированным сведениям, погибли около 20 000 человек. Самосожжения продолжались и в XVIII веке, а отдельные случаи — в конце XIX века.

Главным результатом раскола явилось церковное разделение с образованием особой ветви православия — старообрядчества. К концу XVII — началу XVIII века существовали различные течения старообрядчества, получившие названия "толков" и "согласий". Старообрядчество разделилось на поповщину и беспоповщину. Поповцы признавали необходимость духовенства и всех церковных таинств, они были расселены в Керженских лесах (ныне территория Нижегородской области), районах Стародубья (ныне Черниговская область, Украина), Кубани (Краснодарский край), реки Дон.

Беспоповцы жили на севере государства. После смерти священников дораскольного рукоположения они отвергали священников нового поставления, поэтому стали называться беспоповцами. Таинства крещения и покаяния и все церковные службы, кроме литургии, совершали избранные миряне .

Патриарх Никон уже никакого отношения к гонениям на старообрядцев не имел — с 1658 года до кончины в 1681 году он находился сначала в добровольной, а затем в вынужденной ссылке.

В конце XVIII века сами раскольники стали предпринимать попытки сблизиться с церковью. 27 октября 1800 года в России указом императора Павла было учреждено единоверие как форма воссоединения старообрядцев с Православной церковью.

Старообрядцам, было дозволено служить по старым книгам и соблюдать старые обряды, среди которых наибольшее значение придавалось двоеперстию, но богослужение и требы совершали православные священнослужители.

В июле 1856 года по указу императора Александра II полиция опечатала алтари Покровского и Рождественского соборов старообрядческого Рогожского кладбища в Москве. Поводом послужили доносы, что в храмах торжественно совершаются литургии, "соблазняющие" верующих синодальной церкви. Богослужения проводились в частных моленных, в домах столичных купцов и фабрикантов.

16 апреля 1905 года, накануне Пасхи, в Москву пришла телеграмма Николая II, разрешающая "распечатать алтари старообрядческих часовен Рогожского кладбища". На следующий день, 17 апреля, был обнародован императорский "Указ о веротерпимости" гарантировавший староверам свободу вероисповедания.

В 1929 году патриарший Священный Синод сформулировал три постановления:

— "О признании старых русских обрядов спасительными, как и новые обряды, и равночестными им";

— "Об отвержении и вменении, яко не бывших, порицательных выражений, относящихся к старым обрядам, и в особенности к двуперстию";

— "Об упразднении клятв Московского Собора 1656 года и Большого Московского Собора 1667 года, наложенных ими на старые русские обряды и на придерживающихся их православно верующих христиан, и считать эти клятвы, яко не бывшие".

Поместный Собор 1971 года утвердил три постановления Синода от 1929 года.

12 января 2013 года в Успенском соборе московского Кремля по благословению святейшего патриарха Кирилла была совершена первая после раскола литургия по древнему чину.

Материал подготовлен на основе информации из открытых источнико в

Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша.

Старообрядчество
Совокупность различного рода религиозных течений и организаций, возникших в результате раскола Русской православной церкви, произошедшего в середине XVII века, и отказавшихся признать церковную реформу патриарха Никона.
Реформы Никона основывались на стремлении объединить обряды русской и греческой православных церквей. В 1653 г. перед началом Великого поста Никон объявил об отмене двуперстного крестного знамения, которое предписывалось постановлением Стоглавого собора 1551 г. и о введении "греческого" трехперстного знамения. Открытое возмущение ряда священнослужителей этим решением послужило поводом для начала репрессий против церковной оппозиции.
Продолжением реформ явилось решение церковного собора 1654 г. о приведении ряда церковных книг в полное соответствие с текстами древних славянских и греческих книг. Возмущение народа вызвал тот факт, что, вопреки решению собора, исправления вносились не по старинным, а по новопечатным киевским и греческим книгам.
Так как расхождения между государственной церковью и старообрядчеством касались лишь некоторых обрядов и неточностей перевода богослужебных книг, то догматических расхождений между старообрядцами и Русской православной церковью практически нет. Для раннего старообрядчества были характерны эсхатологические представления, однако постепенно они перестали занимать большое место в мировоззрении старообрядцев. Старообрядцы сохранили двуперстное крестное знамение, крест признается только восьмиконечный. На проскомидии употребляется семь просфор, а не пять, как в официальном православии. Во время богослужения отдаются только земные поклоны. Во время совершения церковных обрядов старообрядцы ходят по солнцу, православные - против солнца. В конце молитвы произносится "аллилуйя" два раза, а не три. Слово "Иисус" в старообрядчество пишется и произносится как "Исус".
Для раннего старообрядчества характерно отрицание "мира" - крепостнического государства, в котором господствует Антихрист. Старообрядцы отказались от любого общения с "мирскими", придерживались строгого аскетизма и регламентированного образа жизни.
На Московском соборе 1666 - 1667 г. противники реформ Никона были преданы анафеме. Часть из них, в том числе Аввакум Петрович и Лазарь, были сосланы и позднее казнены. Другие, спасаясь от преследований, бежали в отдаленные районы. Противники Никона считали, что после проведения реформ официальное православие перестало существовать, и стали именовать государственную церковь "никонианством".
В 1667 г. начался Соловецкий бунт - протест монахов Соловецкого монастыря против реформ Никона. В ответ царь Алексей Михайлович отнял вотчины монастыря и осадил его войсками. Осада продолжалась 8 лет, и только после предательства одного из монахов монастырь был взят.
После гибели Аввакума главой раскола стал Никита Добрынин (Пустосвят), который в июле 1682 г. провел церковный диспут в присутствии царя, однако был арестован и казнен за оскорбление царской чести.
В 1685 г. боярской думой раскол был официально запрещен. Нераскаявшиеся раскольники подлежали различным наказаниям, вплоть до смертной казни.
В конце XVII века старообрядчество разделилось на два больших течения, в зависимости от наличия или отсутствия священства - поповцев и беспоповцев. Поповцы признавали необходимость священников при богослужениях и обрядах, беспоповцы отрицали всякую возможность существования истинного духовенства по причине его истребления Антихристом.
Сильный отклик получило в народе сопротивление монахов Соловецкого монастыря. Они наотрез отказались принять новые книги и обряды. Чтобы заставить монахов сдаться, царское войско с 1668 г. пыталось перерезать все пути снабжения монастыря продовольствием. Не выдержав напряжения длительной осады, в 1670 г. монахи первыми открыли огонь, тогда как войска выполняли приказ "не палить по монастырю". Лишь в 1676 г. войско с помощью перебежчика проникло в монастырь и расправилось с его защитниками как с бунтовщиками.
Незадолго до того за свои убеждения приняли смерть две близкие к царскому двору знатные женщины, сестры из боярского рода Соковниных - боярыня Феодосия Морозова и княгиня Евдокия Урусова. Их сослали в монастырь, где в 1675 г. они скончались от голода. Немало было замучено и менее знатных исповедников "старой веры".
"В раскол" ушли незаурядные люди. Вожди "староверов" - протопопы Аввакум, Лазарь, суздальский священник Никита Пустосвят, диакон Федор, инок Епифаний и другие - были талантливыми проповедниками, людьми исключительного мужества. Они начали с противостояния насилию земной власти над человеческим духом и совестью, но в этом противостоянии обе стороны оказывались одинаково пристрастны. "Староверы" были привержены идее "третьего Рима" не менее чем реформаторы. Однако для них принятие "порченых" греческих образцов было свидетельством измены этой идее. "Третий Рим" - последний, "четвертому не бывать"; значит, разрушить его суждено антихристу незадолго до Страшного Суда. Если же "порча веры" исходит с вершин власти "третьего Рима", то это явно говорит о наступлении царства антихриста. Ужас перед ним заставлял видеть различия в вере там, где их по существу не было.
Разрыв с Церковью, которую "староверы", или старообрядцы, поспешили объявить прибежищем антихриста, сказывался на вождях раскола не менее чем на их противниках - угодничество перед властью. Обоюдное ожесточение разрушающе действовало на христианское сознание. В начале своей борьбы протопоп Аввакум с полным основанием обвинял власти в нарушении заветов Спасителя: "Огнем, да кнутом, да виселицей хотят веру утвердить! Какие апостолы научили так - не знаю. Мой Христос не приказал нашим апостолам так учить". О том, насколько разительно изменилось его мировоззрение в последние годы жизни, говорит письмо молодому царю Федору Алексеевичу. Аввакум писал о своих врагах: "Если бы ты дал мне волю, я бы их, мерзких жеребцов, что Илия пророк, как собак порубил в один день". Обращение к ветхозаветному образу пророка Илии выглядит не случайным. В Ветхом Завете описание жестоких деяний - правдивое отображение жестокости падшего мира, которая пронизывает сознание и мировосприятие всех людей, в том числе тех, кто создавал тексты Священного Писания и действовал в Священной истории.
Полнота божественного откровения во Христе показала чуждость этой жестокости христианству. Утрата христианского милосердия вождями раскола свидетельствовала об их неправоте, хотя и нисколько не оправдывала мучителей раскольников.
В апреле 1682 г. по царскому приговору Аввакум и его сподвижники были преданы ужасной казни - сожжены. В тот год совершился окончательный поворот властей к политике подавления раскольников силой.
После кончины царя Федора Алексеевича (1676-1682 гг.) царями были провозглашены его братья Иван I и Петр. В Москве вспыхнул бунт стрельцов, предводителями которых были "ревнители старины". Они остались безнаказанными, т. к. верховная власть в стране практически отсутствовала. Эта ситуация позволила вождям раскола добиться согласия патриарха Иоакима на публичное состязание "староверов" со сторонниками "нового обряда". Оно состоялось вскоре после коронации юных царей. Подготовка к диспуту сопровождалась волнениями народа. Во время состязания священник - "старовер" Никита Пустосвят в присутствии царствующей семьи набросился с побоями на епископа Холмогорского Афанасия. Депутация старообрядцев была удалена из царских палат. Вскоре начались аресты и казни старообрядческих вожаков стрелецких выступлений. Собор 1682 г., созванный патриархом Иоакимом, наметил целую систему репрессий против старообрядчества. А в 1685 г. были изданы 12 указов, предписывающих конфисковывать имущество "староверов", их самих бить кнутом и ссылать, а за "перекрещивание в старую веру" тех, кто был крещен уже после введения реформ, полагалась смертная казнь.
Во второй половине XVII - начале XVIII вв. старообрядчество жестоко преследовалось, в результате чего было вытеснено в глухие места Поморья, Сибири, на Дон и за пределы России. Жестокость преследований вызвала среди старообрядцев убеждение о воцарении в Москве Антихриста, что привело к идеям о близости конца света и второго пришествия Христа. В этот период в среде беглых старообрядцев появилась крайняя форма протеста в виде самосожжений (гарей, или огненных крещений). Самосожжения получили вероучительное объяснение в виде мистического очищения души от скверны мира. Первый случай массового самосожжения произошел в 1679 г. в Тюмени, где в результате проповеди покончили с собой 1700 человек. Всего до 1690 в результате самосожжений погибло около 20 тысяч человек.
28 февраля 1716 г. царь Петр I издал указ о взимании со старообрядцев государственных податей в двойном размере. В качестве средства для розыска укрывающихся от "двойного оклада" в указе предписывалось всем россиянам ежегодно исповедоваться. С этого момента и до смерти Петра I в 1725 г. относительно либеральная в религиозном отношении внутренняя политика сменилась на политику повсеместного розыска и преследования старообрядцев.
В конце XVIII - начале XIX в. гонения перестали быть массовыми и приняли более цивилизованный характер.
В XIX веке, с кризисом ортодоксальной церкви, ослаблением репрессий, законодательным установлением свободы вероисповедания, старообрядчество получило новое развитие. На 1863 г. численность поповцев составляла 5 миллионов человек, поморцев - 2 миллиона, федосеевцев, филипповцев и бегунов - 1 миллион.
В 1971 г. собор Московского патриархата снял анафему со старообрядцев.
Общая численность старообрядцев на конец XX века - более 3 миллионов человек. Свыше 2 миллионов из них проживает в России.
Официально термин "старообрядчество" стал использоваться с 1906 г. К употребляемому термину "раскольники" сами старообрядцы относятся отрицательно, считая себя приверженцами истинной церкви.

Дмитрий Таевский.